Отшельник почтительно принял написанное, удалился в свою келью и принялся неустанно учиться.
Через день-другой наутро направился он в храм к Иккю и повстречался с его учениками.
— Господин монах, мы слышали, что вы изволите учиться письму! Какая чудесная настойчивость! А есть ли «сюсэки»?[280]
Отшельник отвечал:
— Только что съел!
— Да нет, я сказал «есть ли сюсэки»!
— Спасибо, я, пожалуй, откажусь! — сказал тот монах.
10
Об игре в «передачу огня»
Недалеко от того места, где жил Иккю, жили люди, проводившие церемонию «ожидания солнца»[281]. Как смеркалось, развлекались они играми в го, сугороку, сёги, а потом пели песни имаё и маи, шумно танцевали.
Кто-то из них предложил:
— Вот что, а давайте-ка сыграем в «передачу огня»![282]
— Давайте! — согласились все, и тот, кто был с краю, начал:
— Хи-дзиримэн![283]
Другие продолжили:
— Хи-дзая!
— Хи-дансу!
Так они играли, а один из них, который умом не блистал, сказал:
— Хи-хабутай!
Иккю тоже был среди игравших, и он сказал:
— Слово «хи-хабутай» я не знаю!
Тогда тот недотёпа обиделся:
— Как же это, «хи-дзиримэн», «хи-дзая», «хи-дансу» вы говорить можете, а мне нельзя сказать «хи-хабутай»?
На том это и замяли.
Тот глупец, которого Иккю осадил, разозлился, всё думал, как бы ему поддеть того в ответ. Когда дошла очередь до Иккю, он сказал:
— Хикокуро![284]
Тогда недотёпа встрял:
— Да разве бывает «хикокуро»?
Иккю на это ответил:
— Как же не бывать, бывает, вон в моём храме привратника зовут Хикокуро!
Непонятно, что там творилось в голове у этого человека, но в свою очередь он сказал:
— Куросукэ!
Ему говорили:
— Что это такое, мы же в «передачу огня» играем, откуда тут взялся Куросукэ?
— Если в его храме бывает Хикокуро, то в моём привратником служит Куросукэ! — отвечал он.
11
О том, как Иккю не мог утолить свои горести
О происхождении Иккю уже сказано в предыдущих сборниках, так что здесь мы об этом писать не будем[285].
Как-то господин Коноэ зашёл проведать Иккю и увидел в нише токонома каллиграфический свиток с именами Трёх божеств и прорицаниями[286]. Хорошенько присмотревшись, он увидел, что в «прорицаниях», оказывается, написано: «Вовек не утолишь горести свои, снедающие тебя дни и месяцы».
Удивился господин Коноэ, вернулся во дворец и донёс это до высочайшего слуха. «Может быть, ему чего-то не хватает?» — было сказано ему, и Иккю послали множество разных вещей.
После того снова зашёл господин Коноэ к Иккю, и видит — рядом с «не утолишь горести свои, снедающие тебя дни и месяцы» приписано: «Немного утолил». «Неужто не хватило?» — подумал он, и послали ещё всякого золота и серебра. И опять зашёл господин Коноэ к Иккю, смотрит, а рядом с «немного утолил» приписано: «И снова утолил».
Конец второго свитка
Свиток третий
1
О толковании иероглифов
Когда Иккю заболел и ел жидкую кашу «каю», чтобы поддержать здоровье, к нему пришёл человек по имени Хасэгава Ёкити, который гордился своей учёностью, разделил с ним еду и говорил:
— Есть, наверное, какой-то смысл в том, что в иероглифе «каю», «каша», справа и слева пишут знак «лук», а между ними — «рис». Совершенно непонятно. Ведь эта каша готовится так: кладут рис в воду и разваривают, пока не станет совсем мягким. Написали бы «вода» и «рис» или же к знаку «еда» добавили бы знак «кипяток», а по какой же такой причине написали так, как есть?
Так он спрашивал Иккю, а тот отвечал:
— У этого иероглифа есть свой смысл. В старину в Великой Тан были святые владыки Шэнь-нун[287] и Фу Си[288]. Тогда ещё иероглифы не установились, были иероглифы «рис» и «еда», а вот знака «каша» не было. Тогда Фу Си и Шэнь-нун собрали множество мудрецов и сказали им:
— Когда кладут рис в воду и разваривают, пока не станет совсем мягким, это хорошо для желудка и легко переваривается. Однако же иероглифа для этого у нас нет. Давайте сделаем! Подумайте над этим.
Думали они и так и эдак, да ничего в голову не приходило. Надоело им думать, тогда они сварили каши и раздали всем. Всё равно ничего им не придумалось, когда Шэнь-нун положил палочки на чашку с кашей, и выглядело это вот так
280
Буквально «следы рук», что-нибудь, собственноручно написанное. Монах неграмотен, и потому решил, что речь идёт о еде.
281
Согласно древнему китайскому поверью, в 57-ю ночь шестидесятеричного цикла, когда соединяются циклические знаки Обезьяны и «старшего брата металла», три червя, живущие в теле человека, во время сна выползают из него и докладывают о грехах человека Небесному владыке, который соответственно тяжести грехов укорачивает жизнь. Чтобы избежать этого, в такую ночь до утра предавались увеселениям, чтобы не уснуть. В «Записках у изголовья» Сэй-Сёнагон также упоминаются «увеселения для ночи Обезьяны», проводимые при дворе.
282
Игра, при которой зажжённую палочку благовоний или лучину передают друг другу, говоря слово, которое начинается со слога
283
284
Хикокуро — мужское имя. В игре, похоже, не существовало ограничений на имена собственные.
286
Три божества — Аматэрасу, Хатиман и Касуга, свитки с прорицаниями из их храмов распространились в Японии начиная с периода Муромати.
287
Китайский культурный герой, покровитель земледелия и медицины, которому приписывают создание сельскохозяйственного календаря и древнего фармакологического справочника. «В Великой Тан» в данном случае является не указанием на период, а общим названием Китая, достигшего расцвета в Танскую эпоху.
288
Также культурный герой, покровитель восточного направления, научивший людей готовить пищу на огне и ловить рыбу.