Прибывшие по вызову юноши держались уважительно, но без особого страха. Распростершись перед своим владыкой, они ждали вопросов с молчаливым самообладанием. Всем поведением они демонстрировали достоинство, нехарактерное для неотесанных земледельцев. Сукэсигэ начал допрос: «Мне сообщили, что вы приходитесь сыновьями Катаоке Кадаю, поселившемуся здесь несколько лет назад со своей женой. В войске его высочества сёгуна Минамото Акинобу служил Катаока Нобухару, считавшийся первым его помощником и надежным кэраи его высочества, выполнившим множество тайных поручений. Вполне очевидно, что вас воспитали совсем не как земледельцев или представителей подлого сословия. Расскажите мне о вашем положении и происхождении». Отвечать стал Харунори: «С почтением и поклонением нижайше уяснил ваше указание. Совершенно справедливо то, что нас не совсем правильно относить к сословию земледельцев. Наша семья лишилась своего состояния из-за заката и краха Южного двора. После окончательного поражения сыновей Нитта тайсё (Ёсисада) наш отец Харумицу утратил последнюю надежду на благоприятный для него исход дела. Его отцом был Нобухару, которого особенно недолюбливали представители группировки Асикага в Камакуре. Осознав, что южной группировке ничего доброго не предназначено, а также опасаясь за свою жизнь из-за участия в провалившемся предприятии, он бежал на север страны и поселился в деревне под именем Кадаю. Постепенно в определенных кругах стало снова всплывать его имя Катаока. Нам он оставил свою безупречную репутацию, свой меч, а также меч нашего деда. Для земледельцев имя Катаока не подходит, как чересчур громкое. Нас же зовут просто Катаро и Кодзиро. Вот и все, что можно сообщить нашему владыке с глубочайшим почтением». Заговорил Сукэсигэ: «Таким, как вы, не подобает прозябать среди земледельцев. Поэтому вас следует зачислить в мою свиту в качестве самураев. Теперь, получив мое указание, незамедлительно ступайте во дворец». Катаока кёдай (братья) так и сделали; теперь Катаро и Кадзиро стали служить самураями Огури Сукэсигэ.
Подготовительные мероприятия ханвана, посвященные выполнению его задачи, в скором времени перешли в такие вот энергичные руки. Генеральная комиссия, назначенная князем Мотиудзи для работы в Хитати и Симосе, а также для надзора за разбойниками в этих провинциях, вот-вот должна была приступить к работе. Во время одной из своих облав на эти мелкие дворянства Сукэсигэ прошел всю сельскую местность на 20 ри (80 километров) в южном направлении. Подати из провинций перестали поступать. И со своим ближайшим окружением под видом странствующего самурая во главе с приставом Икэно Сёхэй наш ханван медленно отправился в обратный путь. Ему предстоял большой крюк через Симосу в направлении лагуны Касумигаура, глубоко вдающейся в территорию Хитати. По южному краю Цукубасан от этой лагуны до дворца было бы не больше дня верховой езды. На текущий момент они добрались до берегов реки Фудзисирогавы. Обычно течение этой реки выглядело мирным, но в конце лета ее переполнял паводок от дождя, поэтому грязный бурный поток рвал ее берега и несся к морю. Однако удалось обнаружить одну лодку, и сэндо все-таки сомневались в целесообразности риска переправы. Сукэсигэ тем не менее погрузился на поданное ему судно, и свита последовала его примеру. Нетерпеливые путники сгрудились на судне. Лодочники энергичным толчком вывели судно дальше от берега. Как раз в этот момент раздался громкий крик, и появился бегущий человек. Несмотря на то что лодка уже находилась в 9 метрах на стремнине, он все-таки отчаянно прыгнул. Когда он оказался в лодке, ее качнуло из стороны в сторону. Забури! Внутрь хлынула вода. Как раз рядом с планширом стоял высокий ямабуси (священник на страховке). Это был крупный мужчина пугающей внешности, от вида таких людей дети начинают плакать. С собой у него имелись посох конго и хорагай (конха). Сам он оставался без движения, но из-за качания лодки и бурных волн на реке его поливало водой. Нахмурив брови и покрепче сжав свой посох, громила повернулся к дерзкому юноше. Объект его гнева безмятежно занял место рядом с сэндо, не обращая ни малейшего внимания на осуждающие взгляды священника и мирянина. Ямабуси не стал сдерживать своего негодования по поводу поступка юноши. «Кора! Какой грубиян! Такие кодзо (мальчики на побегушках) заботятся только о себе. Ты собираешься извиняться за то, что обрызгал мою одежду этой грязной речной водой? Или ты настолько туп, что ничего не видишь дальше собственного носа или пупка? Но даже глупцам полагается заслуженное наказание». Поскольку юнец никак не реагировал на такие вежливые упреки, их тон пришлось ужесточить. «Эй, сын самки мула! Наказание послужит просветлению твоих мозгов и доставит мне удовлетворение. Яцу (паршивый прохвост)!» Он поднял свой железный посох, как будто для нанесения удара. Юноша повернулся к нему лицом. На этом лице отражался страх как у покорителя демонов Сёки, то есть самый искренний и всеобъемлющий ужас. От неожиданности и испуга ямабуси отшатнулся. Пятясь, он споткнулся о свой посох и полетел вниз головой прямо в бушующий поток, а его посох описал в воздухе красивую дугу. На какой-то момент его рука появилась среди волн. Потом священник пропал из вида, унесенный вниз по течению стремительными потоками воды.