— Знаешь, знаешь, — тихонько и ласково засмеялись девы Лалады, будто ручеёк прожурчал. — Сердце своё слушай — оно подскажет.
Сердце... Что оно подсказывало навье? Что всё, что она делала, чему отдавалась так самозабвенно, до изнеможения, не стоило и волоска Зареоки. Всё это — ничто без неё. Прах, каменная пыль, отголосок честолюбивых устремлений. Просто холодная груда мрамора, мёртвая без волшебного тёплого света её глаз, без её улыбки, без прикосновения колдовских маленьких пальчиков.
— Зоренька, услышь меня, — чувствуя влагу и едкую соль на ресницах, сквозь ком в горле проговорила Леглит. — Мне без тебя ничего не нужно. Я всё оставлю, всё брошу, от всего откажусь. Без тебя всё это — пустая, бессмысленная суета. Без тебя мне только и останется, что похоронить себя в одной из этих каменных глыб... Потому что без тебя моя жизнь — ничто. Без тебя всё — ничто! Прошу, услышь меня, посмотри на меня, счастье моё, любимая моя, ягодка моя... Черешенка моя.
Откуда взялась эта последняя сладко-ягодная боль? Кто нашептал её Леглит, шелестя и вздыхая крыльями? Как бы то ни было, ресницы Зареоки вздрогнули и разомкнулись, а вместе с ними и сердце навьи упало в тёплую волну счастья и облегчения. Из груди девушки вырвался глубокий вздох. Обведя туманно-сонным взглядом вокруг себя, она пробормотала:
— Что со мной? Где это я? — Её глаза остановились на Леглит, губы задрожали, и с них сорвалось: — Моя... жестокая лада.
Прильнув поцелуем к её лбу и сжав её, такую до пронзительной и нежной боли хрупкую, навья проговорила:
— Не жестокая. Просто — твоя. Твоя и больше ничья.
Ручка Зареоки, когда-то пухленькая и мягкая, а теперь тонкая и прозрачная, приподнялась и легла на впалую щёку Леглит.
— Пожалуйста... Кто-нибудь, накормите её...
Ещё недавно чуть не сошедшая с ума от ужаса, теперь Леглит обезумела от счастья. Вся пещера рокотала и наполнялась отголосками её смеха и звонким эхом поцелуев, которыми она покрывала лицо девушки.
— Чудо моё... Прелесть моя... Обожаю, обожаю тебя! — Поднявшись, Леглит закружила Зареоку на руках.
— Ну-ка, дай сюда, уронишь ещё! Полоумная! — воскликнула Владета, протягивая руки к дочери.
— Да... Да, конечно, — пробормотала Леглит, повинуясь. Она была так счастлива, что не имело значения, в чьих объятиях сейчас Зареока. Главное — жива и здорова.
Отдав девушку родительнице, она не сводила с неё затуманенных влажной радостью глаз и пятилась... Пятилась, пока не ухнула в горячую воду купели — прямо в одежде и сапогах, подняв тучу брызг. Вода залила нос, уши и глаза, попала и в горло. Фыркая, кашляя и отплёвываясь, Леглит вынырнула с выпученными глазами, а все вокруг смеялись, даже суровая родительница Зареоки покатывалась. Жрицы будто колокольчиками в горле перезванивались, а Яворица издавала мурлычущий смешок. Рядом с ошалевшей от падения навьей плавала её шляпа.
— Ну вот, матушка Лалада, прими в своё лоно новую дочь: она сама к тебе пришла, а вернее, свалилась, — полушутливо, полусерьёзно молвила одна из жриц — та самая, к которой Леглит когда-то обращалась с вопросом о свадьбе.
Её рука мягко легла на макушку Леглит и окунула её в воду трижды.
— Повторяй за мной: принимаю в своё сердце свет Лалады...
— Принимаю... в своё сердце... уфф, свет Лалады, — эхом бормотала Леглит, всё ещё давясь от попавшей в горло воды.
— ...и открываю душу свою для любви, — закончила жрица.
— И открываю душу свою... кх-х... для любви, — кашлянула навья, ощущая тёплые мурашки по всему телу. Даже вылезать не хотелось — так уютно и хорошо ей стало в купели, хотя, признаться, и мокровато. — А ничего, славная водичка...
А Верховная Дева подытожила:
— Ну, вот и умница. Отныне можешь жить на Белогорской земле и брать в жёны ту, кому твоё сердце отдано. Совет да любовь!
Леглит с её помощью выкарабкалась на сушу. Вода лилась с неё ручейками, хлюпала в сапогах, мокрая одежда липла к телу, и за пределами горячей купели сразу стало зябко. Но сейчас важнее всего для неё была Зареока, к которой ещё не полностью вернулись силы, чтобы стоять на ногах. Её усадили на большой тёплый камень, напоили водой из священного источника, и жрица, совершавшая над Леглит обряд посвящения в дочери Лалады, спросила:
— Скажи, девица, та ли это лада, которой твоё сердце отдано?
Зареока, вскинув на навью смущённый, тёплый взор, пролепетала:
— Та самая...
Служительница Лалады обернулась к Леглит с тем же вопросом:
— А ты признаёшь ли в этой девице ту ладу, которая твоему сердцу мила?
— Сожри меня драмаук, если это не она, — отозвалась навья, от взгляда девушки вдруг охмелевшая, как от кувшинчика хлебной воды.