В домике нашёлся туесок мёда и мешочек с листом тэи. Рамут накрыла заварник с настаивающимся напитком вышитым полотенцем, достала из холодного погреба горшочек с маслом и намазала им ломти рассыпчатого пшеничного хлеба, а сверху — золотым мёдом. Это было чудесно. Душистый напиток имел терпкий вкус и отдавал чем-то тонким, цветочным, летним. А может, такой привкус давала вода из источника на полянке, на которой отвар был приготовлен. В доме Рамут сняла головной убор и повесила на крючок, и её вороные волосы, гладко зачёсанные назад и убранные в узел под жемчужной сеткой, шелковисто поблёскивали.
— Я была бы счастлива и горда иметь такую дочь, как ты, — проговорила Ждана, снова ощущая колкую близость слёз, но уже не мучительно-едких, а светлых, лёгких и тёплых, как вода из Тиши. — Ты позволишь поцеловать тебя?
Накрывший её приступ самообвинения миновал, как бурная, ненастная ночь, и в её смущённых, опомнившихся глазах брезжил влажный рассвет. Рамут, значительно превосходившая Ждану в росте, склонила голову, и та прильнула губами к её высокому, умному лбу, поцеловала длинные жёсткие щёточки ресниц и смуглые скулы. Навья, тоже слегка порозовев от смущения, с дочерней почтительностью нагнулась над руками Жданы и поцеловала в запястья, где под тонкой кожей ветвились голубые жилки.
Вместе они вышли из дома и направились к сосне. Когда ладони Жданы легли на тёплую кору, из её глаз не упало больше ни одной слезинки, вся влага осталась внутри кромки ресниц. Рядом на стволе лежала рука Рамут, сверкая перстнем — подарком Радимиры.
Вечером Ждана занималась рукоделием в своей светлице. Погожий летний день подходил к завершению, княжеский сад озаряли густо-янтарные закатные лучи, но Лесияра ещё не освободилась от дел. Нет, не было причин у белогорской повелительницы ревновать Ждану к сосне на полянке. Телом и душой Ждана принадлежала супруге, а Северга стояла совершенно отдельно — нечто совсем другое, необъяснимое, но неотъемлемое и жизненно необходимое ей. Для навьи-воина в её душе был отведён тихий, светлый и печальный уголок, подобный той полянке с домиком, куда она приходила, как в свой личный храм. Божество в том храме царило одно — Любовь, большая, чем что-либо на свете.
Воткнув иголку в ткань, Ждана сделала девушкам знак, что хочет остаться одна. Смолкли песни и былины, зашуршали лёгкие шаги девичьих ног; по мановению её руки все выскользнули из светлицы. Ждана поднялась на ноги, разминаясь после долгого сидения за вышивкой, подошла к окну и окинула ясным взором дворцовый сад. Яблони клонились от зреющего урожая, вишни горели сочным багрянцем ягод, в маленьком пруду плавали лебеди. Не верилось, что ещё недавно всему этому мирному зрелищу угрожала страшная военная беда. Опасность миновала, снова слышались во дворце песни и смех, с тем только отличием, что уже больше никогда не переступит княжна Светолика порог родительского дома...
А княгиня Лесияра заплатила за мирное небо ржаным золотом своих русых волос: их выбелил безжалостный иней. В этот умиротворённый вечер ещё не знала Ждана, что невзгоды войны и кинжальное ранение в грудь укоротили век её любимой государыни, и той суждено уйти в тихорощенский покой намного раньше отведённого природой срока. А пока всё было хорошо, и резвилась в саду их дочурка Златослава под надзором нянюшек. Может быть, и хотела бы Лесияра вырастить ещё одну дочь Лалады, но молока у неё уже не было: со смертью первой супруги, Златоцветы, оно перегорело навсегда. Кормилицу-кошку они после размышления брать не стали, Ждана выкормила Злату своим, родным молоком, и девочка росла белогорской девой.
Дарёна жила отдельно, своим домом, а подросшие и порядком возмужавшие Радятко с Малом постигали ратную и прочие науки под наставничеством кошек-дружинниц, дабы к тому времени, когда их единоутробный брат, великий князь Воронецкий Ярослав, приступит к самостоятельному правлению, стать ему добрыми сподвижниками и дружинными мужами. Не будучи княжичами по рождению, на собственные удельные владения сыновья Добродана рассчитывать пока не могли — только в будущем, сообразно с их заслугами, великий князь мог пожаловать им уделы, выделив их из собственных земель.
Сердце Жданы радостно вздрогнуло, как и годы назад: ни на крупицу не уменьшилась, не остыла в нём любовь к супруге. Лесияра, закончив дела на сегодня, возвращалась через сад, и закатные лучи румянили её серебряные волосы, рассыпанные по плечам пышными волнистыми прядями: поседев, они не поредели. Княгиня была в летней рубашке из тонкой и лёгкой ткани, ветерок колыхал полы её алого плаща, а стройные ноги в красных, вышитых жемчугом и золотом сапогах ступали с ещё молодой силой и резвостью. Златослава, заметив матушку, бросилась к ней, но, видимо, немного не рассчитала скорость, которую она задала своим детским ножкам — оступилась, шлёпнулась и заплакала.