— Да. Мне обещают большое будущее. Говорят, талантливая. Хватаю всё налету… — Повторяю его же слова, которые каждый раз греют душу до жары. Вспоминаю, что вообще-то очень-очень его люблю.
— Так это про минеты было, Юль.
Слава провоцирует меня острой шуткой, я, конечно же, ловлюсь на крючок.
Он улыбается, я бью ладонью по плечу.
Хочу соскочить с колен, но он перехватывает.
Рывком притягивает ближе. Моя грудь упирается в его.
Второй рукой сжимает затылок и тянет к себе.
В губы требую:
— Пусти, — по инерции давлю в грудь, а сама ощущаю через контакт тел жар и твердость его возбуждения. Ерзаю.
— Шутка, Юль. Поучиться-то успела? — Слава не собирается пускать. Приручает, как норовистую кобылу, сочетая требовательность с нежностью. Добивается своего. Вместо напряжения и протеста — я снова поглаживаю. Покачиваюсь. Сама подаюсь вперед и мажу губами по губам.
Мы целуемся молча и чувственно. Я даю выход смешанным эмоциям, судья впитывает их громоотводом. Ерошу волосы. Льну ближе. Пытаюсь избавиться от лишней шелухи мыслей.
— Ты голодный? — На первый план выходят другие. Желание быть для него идеальной. Лучшей. Заботливой. Держаться и не отпускать.
Я же не отдам его ей так просто. Он мой. Мой… Мой…
Жду ответа, искренне и нежно целуя в губы, их уголок, подбородок, скулу.
— Нет, я поужинал. А ты?
— Бутерброды делала, — простота беседы совсем не сочетается со ставшим более откровенным трением тел.
Нахожу его взгляд, Слава своим спускается к полуоткрытым губам, хочет их.
И я хочу.
Спуститься на пол и расстегнуть мужские брюки. Но когда пытаюсь — Тарнавский придерживает за талию.
Сомнений в том, что хочет секса, нет. Но выяснить, видимо, важнее.
А мне уже как-то страшно.
Но чтобы не заставлять его задавать лишние вопросы, обмякаю и произношу сама:
— Я узнала больше о Кристине.
Его реакция — это ненадолго закрытые глаза и выдох.
Три. Два. Раз.
Я ныряю во вновь открывшиеся карие глаза. Окутывает обманчивое спокойствие, только меня так легко не провести. Все рецепторы настроены на него. А мужское тело стало более напряженным, атмосфера вокруг тоже.
Я не считываю во взгляде и мимике вины или раскаяния, скорее Слава сдерживает раздражение и обвинение. Подозреваю, меня. Только в чем?
— И что узнала? — Тарнавский спрашивает, уводя взгляд в сторону и изучая свою соскользнувшую с моего бедра руку.
— Ты шутишь?
— Ни грамма, Юля.
— Значит, дурой считаешь. — Выдыхаю и пытаюсь его оттолкнуться.
Но получаю резкое:
— Юль, — и сильное нажатие ладонями на бедра. Это усмиряет жестко.
Я больше не дергаюсь, но все равно царапаю его взглядом. Кровожадно надеюсь, что ощутимо.
— Мне ты сказал, что она "неплохая", а гугл куда более красноречив. — Развожу руками, но Слава за жестами не следит. — Как «неплохой» может быть предательница?
Ответом мне служит тишина и прямой взгляд. Какие именно слова за ним прячутся — не могу считать. Он явно злится. Явно недоволен. Явно не хочет вот сейчас и об этом. И из-за этого я-то хочу еще сильнее.
Всем своим видом даю понять, что жду внятного ответа. И, кажется, побеждаю его нежелание говорить.
Тарнавские сжимает челюсти. Я давно уже этого не боюсь, только влюбляюсь сильнее. И сейчас тоже, пусть в недовольного.
— Кристина — дочь человека, с которым я плотно сотрудничаю, Юля. И с ней я общаюсь как с одним из его представителей. Я не выбираю персоналии. Я и сам предпочел бы общаться с Власовым напрямую, но это зависит не от меня, а работать как-то надо.
Его слова звучат очень рационально. Цепляться за отдельные и выворачивать их не поднимается рука. Или..?
А если в грудной клетке дико печет? Сейчас — еще сильнее, чем все время до его прихода. Я слишком хорошо понимаю, что могу потерять. И чувствую. Черт, я чувствую, что она до сих пор на него претендует!
— Она замужем?
Слава вздыхает.
— Юль…
— Нет, ты ответь…
— В душе не ебу.
Тарнавский снимает руки с моих бедер и разводит их. Я несдержано фыркаю. Сужаю глаза и практически шиплю:
— Все ты ебешь.
Видимо, уже мой взгляд горит так, что продолжать игнорировать сложно. Но еще, к собственному стыду, я замечаю в карих глазах смешинки.
— А гугл не помог? — Игнорирую иронию Тарнавского, плотно сжимая губы. Он долго и не ждет ответа. Вздыхает и снова сдается: — Я не знаю, есть ли у нее сейчас кто-то.
— Ты ей неравнодушен. — Выпаливаю, даже не дослушав.
— Юля, — Тарнавский забрасывает голову назад. Смотрит в мой потолок. А я тем временем — на него, еще сильнее подкипая. — Я иногда забываю, что тебе двадцать.