Амар, мой инструктор инициации, учил, что наши страхи постоянно меняются в зависимости от нашего настроения. О трансформациях нашептывают нам ночные кошмары. Мои всегда были одинаковыми, по крайней мере до тех пор, пока я не доказал себе, что могу одержать верх над отцом. Зато теперь я не понимаю, что меня ждет.
В течение долгого времени ничего не происходит. Я стою на твердом холодном полу, лишь сердце бьется быстрее, чем обычно. Смотрю на часы и обнаруживаю, что они не на той руке. Обычно я ношу их на левой. Теперь они — на правой, и ремешок черный, а не серый. Вдруг я замечаю грубые волоски на своих пальцах. Зато мозоли на костяшках исчезли. Я оглядываю себя: на мне серые брюки и рубашка. Мой живот явно толще, чем прежде, а плечи — узковаты. Передо мной появляется зеркало. На меня смотрит лицо Маркуса.
Оно подмигивает мне, но я чувствую, что мои глаза повторяют его мимику. Я не могу себя контролировать. Вдруг наши руки разбивают стекло и каждый из нас хватает за горло свое отражение. Но когда зеркала нет, я понимаю, что душу самого себя. Красные пятна мелькают перед глазами. Мы, я и мое отражение, падаем на пол, вцепившись друг в друга железной хваткой. Я не могу сообразить, как мне из этого выбраться.
Я дико ору. Моя шея вибрирует. Я думаю о своих руках как крупных, с длинными пальцами и мозолистыми костяшками после тренировок с боксерской грушей. Я представляю свою внешность в деталях. Моя кожа, как вода, стекает по телу Маркуса. В итоге, я переделываю свое отражение в моем собственном воображении. Наконец, обнаруживаю себя стоящим на коленях на бетонном полу и хватающим ртом воздух. Дрожащими пальцами ощупываю себя и немного успокаиваюсь.
Когда мы месяц назад ехали с Трис на поезде на встречу с Эвелин, я признался ей, что Маркус по-прежнему появляется в моих кошмарах. Мысли о нем одолевали меня перед сном, а когда я просыпался, они снова начинали мучить меня. Я боялся его, хотя уже вырос. Я уже не ребенок, который избегает жестокого, злого отца. Теперь я страшился угрозы, которую он нес моему будущему, моему становлению в качестве взрослого человека. Но прошлые страхи ни в какое сравнение не идут с тем, что грядет.
Предчувствуя моего отца, я хочу вскрыть себе вены, лишь бы не видеть его снова.
Пятно света появляется на ледяном бетоне. В нем возникает рука. Пальцы согнуты как птичьи когти. Затем я вижу другую руку и голову со светлыми растрепанными волосами. Девушка, кашляя, медленно, дюйм за дюймом, вползает в круг света. Я не могу сдвинуться с места. Она поворачивает лицо, и я вижу, что это — Трис. Кровь течет по ее губам и подбородку. Она хрипит:
— Помоги…
Из ее рта падает алый сгусток. Я бросаюсь к ней, знаю, что не успею. Кто-то впивается мне в спину, но я продолжаю пробиваться к Трис. Царапаюсь и ору.
Я кричу ее имя, а она выплевывает все больше крови. Теперь я ничего не слышу, я вообще ничего не чувствую, кроме биения своего пульса и ужаса. Обессиленная, она падает. Я опоздал.
Помещение заливают яркие лучи.
Граффити покрывают стены комнаты страха. Напротив меня — зеркальное окно из смотрового помещения. В углах установлены камеры слежения. Я обливаюсь потом. Вытираю лицо подолом рубахи и иду к двери, оставив футляр со шприцем и иглами на полу. Он мне не нужен. Мне остается одно — только преодолеть свои страхи в реальности.
По собственному опыту я знаю, что лишь уверенность способна спасти человека. Конечно, это сработает и на третьем этаже штаб-квартиры эрудитов.
Я не должен здесь находиться: охранник-бесфракционник наставляет на меня оружие. Я нервничаю.
— Стой.
Я кладу руку на его пистолет и отвожу ствол в сторону.
— Нечего наставлять на меня пушку. Я тут по приказу Эвелин. Мне надо увидеться с заключенным.
— Время посещений закончилось.
Понижаю голос почти до шепота:
— Она не хочет, чтобы беседа была зафиксирована.
— Чак, — раздается голос Терезы с лестничного пролета над нами. — Пропусти его.
Я киваю Терезе. В коридоре чисто, мусор убран, но разбитые лампочки еще не заменены, так что пока я направляюсь к камере, то попеременно миную участки света и темно-лиловой тьмы.
Достигаю Северного коридора. Прежде чем зайти в нужную камеру, подхожу к женщине, сидящей в углу. Она — среднего возраста, с раскосыми глазами и жестким морщинистым ртом. Выглядит так, как будто абсолютно все ей надоело, особенно я.