Кэт ощущала себя сейчас совсем другой, не собой, она уже словно бы не находилась в этой рабочей комнате в доме марокканского купца и пирата, в этом укрепленном городе, больше похожем на крепость, в этой чужой стране.
Древо познания Добра и Зла вдруг представилось ей во всей красе: его корни уходили глубоко в почву, мощный ствол возносился вверх, закрывая свет, его ветви тянулись к небесам, где повис полумесяц, словно запутавшись в его листве, а созвездия вращались вокруг в торжественной гармонии. Она не видела Адама и Еву, да и Змея тоже, но знала, что они тоже там, на этой живой картине, безликие, безвременные, бесконечно изменчивые. Она чувствовала их присутствие, огромное, катастрофически подавляющее, внутри себя, но и вовне. Во вспышках света ей чудилась плоть и кровь, рев и лай, жара и холод, что-то большое и массивное, что-то гладкое и извивающееся, и вскоре она уже не различала, где кончается она сама и начинается нечто совсем иное. Была ли она сейчас Евой? Или Адамом? Или Змеем? Или самим Древом? Она всем существом ощущала, как прорастает внутри ее Знание, как наполняет ее жизненная сила, подобная мощному потоку крови, от которого сердце начинает тяжко биться, звоном отдаваясь в голове, а потом рухнула на пол, и рев и шум, терзавшие ее изнутри, тут же стихли.
Первым вскочил корсарский капитан. Он что-то крикнул по-арабски, выпустил целую очередь ругательств или восклицаний, потом подхватил безвольное тело Кэт на руки и бросился вон из комнаты. Хабиба и Хасна засеменили следом, оставив Роба посреди небольшой толпы что-то лопочущих женщин, которые то и дело бросали на него любопытные взгляды черных глаз и пересмеивались под своими вуалями.
Он отвернулся. На полу лежал предмет, который он туг же узнал. Он наклонился и поднял книгу, припомнив, как ощущал ее в ладонях в последний раз, перед тем как подарил Кэт в прошлом году на день рождения.
Открыл фронтиспис, и там, ясная как день, красовалась его подпись: «Маей кузине Кэт. 27 майя 1625 года». Меньше года прошло. А казалось, целый век. Глаза ему щипали слезы, как раскаленные иголки. Это все-таки должно что-то означать, если Кэт сохранила его подарок, пронесла через все, что ей пришлось пережить. Роб полистал книгу и удивился, обнаружив везде на полях ее записи, сделанные гораздо более аккуратным и мелким почерком, чем можно было ожидать от его упрямой кузины, с которой так сложно найти верный тон. Он рассматривал рисунки и схемы, вертя книгу и так и сяк, потом его взгляд задержался на одной фразе, зацепившись за собственное имя: «Роб заставил миня паклясться, что я никаму ни скажу пра пиратов». Он стал читать дальше и наткнулся на «…навсигда застряну в Кенджи в супругах маего тупого кузена Роберта и буду жить в лачуге за коровником, вся раздавшаяся, каждый год биременная новым рибенком. И буду патом растить эту банду атродьев и памру в бизвеснасти. Дажи думать ни магу об этом! Нада мне атсю-да сбежать». Он вмиг вспотел. «Мама тожи балеит, а я ничиго ни магу для ние сделать. Нам ни хватаит света и чистава воздуху…» Это по крайней мере уже выглядело более знакомым сюжетом, знакомым по его собственным злоключениям. Оставался вопрос, выжила ли Джейн Триджинна: рядом с этой фразой он не нашел больше упоминаний о ней. Потом ему на глаза попалось другое: «Как мне жалка, что я ни послушалась добрава савета Энни Бэдкок и ни уехала дамой, в Кенджи, вмести с Робом…»
Тут у него перехватило дыхание. Нет, в конце концов у них все будет в порядке, все образуется. Желая найти новые подтверждения этой мысли, он слова полистал книгу, пока не наткнулся на еще одну запись: «И вот типерь я лижу тут, в каюте пиратскава капитана…»
Роб захлопнул книгу и сунул себе под рубашку. Никто не должен это видеть, подумал он, холодея от ужаса. Когда я заберу ее отсюда, мы это сожжем или выбросим за борт и никогда не будем вспоминать об этом, когда поженимся. Он пошел к двери, отшвырнув с дороги пытавшуюся что-то ему сказать Латифу.
— Выпей!
Холодная вода коснулась ее губ. Кэт заморгала и открыла глаза. Низко над ней склонилось лицо, черты расплывались, оно было слишком близко, она никак не могла сфокусировать взгляд, но лицо темное и глаза черные как уголь. Пальцы нежно погладили ее по лбу, легонько похлопали по щекам.
— Кет-рин, Кет-рин, очнись.
Куда она попала? Что происходит? Странные образы толпились в голове, образы корабля, плывущего по морю к зеленеющей вдали земле, ее кузен Роб у руля. Увозит ее куда-то…