В этот моменту Идриса зазвонил мобильник. Он открыл его, быстро и громко заговорил, довольно посмеиваясь. А когда закончил разговор, у него сияли глаза.
— Джедда приехала. Вернулась с гор. И ждет встречи с вами.
Не знаю, чего я ожидала от этой встречи с бабушкой Идриса. Не помню даже, какой ее себе представляла. Но когда я ее увидела в большой гостиной их дома, то решила, что это просто какая-то гостья, оказавшаяся там совсем случайно.
Идрис гордо сказал:
— Это Лала Мариам. — Они обнялись и о чем-то быстро затрещали по-берберски; и мое имя — Джулия — единственное, что было мне понятно посреди океана невообразимых звуков.
А в следующий момент я обнаружила, что уже утонула в ее объятиях. Вот тебе и хрупкая пожилая дама, подумала я, ощущая сильные мышцы и мощные кости, прижавшиеся к моему телу.
Она приветствовала меня — мархабон, мархабон! — а за этим последовал стремительный поток берберских слов, из которых я не поняла ни единого, после чего проплыла через комнату и исчезла за дверью, и я услышала ее быстрые шаги по плиткам лестницы — они звучали как копытца горного козла.
Я уставилась на Идриса:
— Да она у вас сущий природный катаклизм, эта ваша бабушка! Сколько ей лет?
Он пожал плечами:
— Никто точно не знает. Мы о таких вещах обычно не говорим, а свидетельств о рождении или иных документов с указанием даты рождения у таких старых людей обычно вообще не имеется. Да и сама джедда, вероятно, не имеет точного представления, сколько ей лет. Мы не считаем свои дни, как это принято на Западе.
— А вашей матери сколько лет? Ведь это мама вашей матери, да? — настаивала на своем я.
Идрис кивнул, но ему пришлось некоторое время подумать над моим вопросом. Я ждала ответа, размышляя о том, насколько все-таки их культура и традиция отличаются от наших, — у нас в любой газетной заметке вместе с именем персонажа всегда упоминается его возраст вне зависимости от того, имеет это какое-либо значение или нет.
— Кажется… шестьдесят три.
— А сколько у вашей матери братьев и сестер?
Он начал загибать пальцы.
— Двенадцать. Моя мама была седьмым ребенком.
Я быстро прикинула в уме. Я где-то читала, что женщины горных районов часто выходят замуж очень рано, но даже при этом и возможных перерывах между деторождениями возраст Лалы Мариам был приблизительно…
— Бог ты мой! Восемьдесят пять по меньшей мере!
— Замечательная женщина, не правда ли? Идемте наверх — она привезла одну вещь, и я хочу ее вам показать.
Он протянул мне руку, и мы вместе отправились наверх.
На верхнем этаже, по другую сторону коридора от комнаты Идриса, была настежь распахнута одна из дверей, а внутри слышалось пение. Я остановилась на лестничной площадке, не желая мешать. Секунду спустя ко мне присоединился и Идрис и без малейшего смущения или неловкости, удивив меня до крайности, присоединил к пению свой мелодичный тенор, зазвучавший контрапунктом более высокому голосу его бабушки. Я подумала о птицах, пение которых мы слушали в медине, когда они перекликались, сидя на древних стенах.
— Переведите мне слова, — попросила я, когда они кончили петь.
Господь поделил красоту на части, и этих частей было десять: Хна, мыло и шелк — это первые три;
Плуг, домашний скот и ульи с пчелами — это будет шесть. Солнце, когда оно встает над горами, — красота седьмая. Полумесяц луны, тонкий и узкий, как сабля христианина, — Это восемь.
А с конями и книгами мы дойдем до десяти.
Идрис поднес мою руку к губам.
— До того как вы покинете нас и уедете в свой серый и грустный город, вас до предела наполнят и нагрузят красотой, — пообещал он, подталкивая меня к двери. — У вас будут шелка, а еще джедда привезла с юга мыло с ароматом аргании, а моя кузина Хасна потом накрасит вам руки хной…
Я едва слышала, что он говорит. Свет из незанавешенного окна падал прямо на Лалу Мариам, та стояла посреди комнаты, прямая как ствол камыша, и изучающе рассматривала отрез блестящей материи. Но мое внимание привлекла вовсе не ткань, что она держала в руках, а лицо, обращенное прямо ко мне. Внизу, в полутемной гостиной, я видела представительную пожилую женщину с серебряными волосами, очерчивающими вытянутое лицо с гладкой темной кожей.
А сейчас солнце падало прямо на нее, и у меня перехватило дыхание.
— Великолепно, не правда ли? — говорил между тем Идрис. — Я так и знал, что вам понравится, так здорово это сделано… Джедда очень этим гордится. Ей нравится всем это показывать…