Я оторвала взгляд от лица его бабушки и посмотрела на то, что она привезла с гор. Это оказался огромный вал белого шелка, расшитого, как парча, — по верхней и нижней кромке ткани кто-то вышил совершенно потрясающие узоры. Сотни стилизованных ростков папоротника и закручивающихся ветвей орляка, распрямляющихся и тянущихся в сторону невидимого солнца, украшенные там и тут маленькими розовыми бутонами и роскошными золотистыми цветами. Стебли и ветви располагались в строгом порядке, образуя почти геометрический рисунок, выполненный точно и крайне аккуратно; они образовывали своего рода раму, сквозь которую пробивались вьющиеся побеги роз. Но самое потрясающее, от чего у меня даже коленки ослабли, заключалось в малюсеньких золотых цветах на шипастых стеблях.
— Да это же утесник! — воскликнула я, тут же вспомнив, из чего Роберт Болито сплел венок для девушки, в которую был влюблен. Бутоны и цветы были вышиты в такой необычно реалистической манере, что я почти ощущала их аромат, насыщенный запах, немного отдающий кондитерской — прямо как свежий марципан? — исходящий от ткани.
— Утесник? — переспросил Идрис.
— Вот эти цветы. Он у нас везде растет на холмах и утесах — в Корнуолле. Дикое растение, шипастое… Весьма странный сюжет для вышивки.
Идрис перевел мои слова бабушке, которая все это время стояла посреди комнаты, глядя на меня немигающими яркими глазами. Потом она начала что-то говорить, очень быстро. Идрис ответил, потом задал какой-то вопрос, она ответила, быстрый поток слов так и метался туда-сюда, словно трещали сороки.
Наконец он повернулся ко мне:
— Джедда сообщила три вещи. Первая: цветок, этот кустарник, растет и у нас, его можно найти на всем атлантическом побережье. Вторая: эта вуаль, свадебное покрывало, хранится в нашей семье уже несколько поколений, но никто не знает, откуда оно взялось и кто его вышил, хотя в нашей семье всегда было много искусных рукодельниц, хорошо умеющих владеть иголкой. И третья — стиль, в котором изготовлена эта вещь, именуется алеудж. Это смесь традиционных берберских приемов вышивки — очень плотной и точной, с геометрическим орнаментом — с более реалистичной и плавной европейской манерой. Алеудж в классическом арабском означает «чужой», или «иностранный», или даже просто «иностранец». Но еще может означать «человек, обращенный в ислам». Самые ранние образцы этого стиля относятся к семнадцатому веку.
Тут бабушка добавила что-то к своим прежним разъяснениям, очень четко, и повторила это три раза.
— Она говорит, что здесь, в Рабате, когда-то жила женщина, которая была настоящей мастерицей вышивки. Ее звали Захрат Шемаль.
Я тупо смотрела на него.
— Это прозвище, не настоящее имя, — добавил он. — Оно означает «Цветок с Севера».
Может, это Кэтрин стала Захрат, когда перешла в ислам и вышла замуж за своего раиса? И что в данном случае означало «Шемаль»? Нечто к северу от Марокко или где-то еще дальше? Может, Захрат Шемаль — это мусульманское имя, которое она приняла, перейдя в ислам, точно так же, как Уилл Мартин превратился в Ашаба Ибрахима? Может, та цыганка-гадалка и впрямь говорила правду, предсказав, что замуж она никогда в этом мире не выйдет, пока зовется Кэтрин.
Я смотрела на вышивку на свадебном покрывале — тонкий и четкий рисунок, атласная гладь, стежок плоский, гладкий и мелкий, точно такой же, как на напрестольной пелене для графини Солсбери. Не то чтобы это что-то доказывало — многие используют такой стежок, даже я сама. Я представила себе Кэт, с головы до ног закутанную в это роскошное свадебное покрывало, как героини многих виденных фильмов, на голове — серебряная берберская корона, драгоценные камни оттеняют ее бледное лицо, огненные волосы упрятаны под цветастый шарф, а синие глаза гордо сверкают, обращенные на мужчину, с головы до ног облаченного в золото и пурпур. Представила, как он берет ее за руку и ведет к трону под сенью великолепных свадебных занавесей, расшитых женщинами из числа ее учениц и преподнесенных в качестве подарка Сиди Касиму бин-Хамиду бин-Мусе Дибу и его жене-иностранке.
А когда я снова взглянула на Лалу Мариам, то увидела, что она, как и я сама, утирает слезы, блеснувшие в ее синих глазах.
ГЛАВА 33
Элисон перевернула мои руки ладонями вверх, чтобы получше рассмотреть нанесенный на них узор.
— А это? — спросила она.
— Роза, наверное. Какой-то старинный сорт, вроде нашей ползучей розы, такая, знаешь, с плоскими лепестками. А вот что за растение на левой руке, я сама не знаю.