Жестокий мир, жестокая судьба, как это жестоко — быть добрым, жестоко и безжалостно… нет, лучше не продолжать. Я уже наметила на ткани контуры переплетающегося узора простым карандашом — стилизованные листья аканта с цветными мелкими яркими цветками.
Очень традиционный стиль, заимствованный с образцов фламандских гобеленов из Вердура, которые я видела в музее Виктории и Альберта. Изящно вышитые листья, фон, заполненный мелкими стежками, навеянными тончайшей работой, встречающейся в венецианских кружевах, вязанных на спицах. Коврик должен был быть довольно большой, чтобы полностью закрыть место на стене моей спальни, где раньше висела превосходная фотография Майкла в рамочке. Ее я торжественно сожгла в садике на заднем дворе, прежде чем уехать на юг, но на стене осталось раздражающее меня пятно, которое служило напоминанием об отсутствии и этого мужчины, и этой фотографии.
Вышивание — малоподходящее занятие для такого рассеянного человека, как я. Но меня привлекает точность выполнения работы, иллюзия полного контроля над своими действиями, которую оно дает. Занимаясь вышивкой нового рисунка, я уже не могу думать ни о чем другом. Вина, печаль, горесть — все чувства летят прочь, оставляя лишь прекрасный маленький мирок, этакий микрокосм. Посверкивание блестящей иголки, радужные тона ниток, успокаивающая точность движений, строгая дисциплина. Именно этот настенный коврик и спас мой рассудок в дни, последовавшие за нашим разрывом.
Через неделю я вернулась в Лондон, несколько успокоившаяся, восстановившая силы. И обнаружила, что автоответчик моего телефона подает яростные сигналы. «У вас двадцать три новых сообщения», — проинформировал механический голос. Сердце подпрыгнуло. Может быть, Майкл изменил свое решение насчет разрыва, может, он снова хочет меня видеть? Но я тут же отвергла подобное предположение. Он настоящий сукин сын, и все кончено. Чтобы сжечь мосты, я стерла все эти сообщения. Если даже там было что-то важное, позвонят еще раз, так я решила. Понимала — если я всего лишь услышу снова голос Майкла, моя решимость тут же рассыплется в прах.
Я прошла в спальню, где все по-прежнему валялось в беспорядке: постель не застелена, одежда разбросана по всей комнате. Я убрала вещи, забила бельем стиральную машину и занялась уборкой постели.
Книга, что мне подарил Майкл, лежала среди простыней. Ее очень приятно было взять в руки — мягкая телячья кожа казалась теплой на ощупь, словно живое существо. Я открыла ее наугад, осторожно листая старинную бумагу, и тут же наткнулась на образчик вышивки для наволочки: изящный повторяющийся мотив переплетающихся лозы и виноградных листьев, предназначенный для вышивки «двухсторонней цветной гладью», которая, как полагал автор, «будет лучше всего выглядеть на чепце или сорочке или на кромке носового платка». Продолжение инструкции было скрыто под неуклюжими надписями, сделанными карандашом. Рассердившись, я поднесла книгу поближе к прикроватной лампе и стала изучать текст под ярким желтым светом.
Кто-то сделал записи по всей странице мелким старинным почерком. С удлиненными s, больше похожими на f, завитушками и прочими штучками в таком же роде. Читать этот текст было трудно, к тому же он в некоторых местах был заляпан кляксами или выцвел, но из того, что я сумела разобрать, выходило, что к вышивке эти записи не имеют никакого отношения. А даже если и имеют, то их автор грешил незнанием орфографии, а также явной склонностью к сюжетам и узорам, связанным с кровью и смертью. Я достала из бюро увеличительное стекло, принесла блокнот и собственный карандаш, перевернула титульный лист и начала делать нечто вроде перевода того, что обнаружила.
Нынишний день 27 майя года Божьей милостью 1625-го отмечен начальным событием — смертью нашиго короля Якова, а также дивятнадцатым днем рождения его верной служанки Кэтрин-Энн Триджинна.
Мине нужно вознести за это хвалу Господу и ищо за полученную в подарок от моего кузена Роберта книгу и грифильный стержинь для письма, каторым, он говорит, я магу записывать сваи узоры и образцы. Так я и буду делать, а ищо, как мая хозяйка леди Харрис, владелица Кенджи-Мэнора, буду висти здесь записи своих размышлений, патаму что ана всегда говорит, что это доброе дело и хорошая задача для ума, если так упражняться в письме…