С замирающим сердцем он постучал в дверь, овеваемый холодным ветром. То, как он поступает, неправильно, несправедливо. Он не мог отделаться от этого ощущения и успокоиться. Сегодня он сделает официальное предложение, и Сьюзен примет его. Она станет его женой, подругой и участницей его любовных утех. Она проживет с ним всю оставшуюся жизнь, будет носить его детей, помогать ему в работе, выслушивать его, когда он будет возвращаться вечером домой и нуждаться в собеседнике…
Дворецкий провел его в гостиную, и теперь он ждал, ощущая все возрастающую тяжесть открытки в руке. Что-то не получалось. Он попытался вообразить Сьюзен в качестве своей жены, а видел лишь выражение ее лица в тот день, когда подарил ей маргаритки. Он вспоминал бесчисленные моменты, когда старался рассказать ей о своей жизни, своей работе, а припоминал ее изящные плечи, которые всегда считал признаком женственности. Даже когда он пытался говорить с ней о своих опасениях или честолюбивых замыслах, она становилась нетерпеливой и спешила перевести разговор на себя.
Сьюзен вошла в гостиную и затворила за собой дверь. Обольстительной улыбки как не бывало, искорка в ее светло-серых глазах приугасла, никакого кокетливого потряхивания локонами. Сегодня глаза ее казались жесткими и колючими, а их взгляд — ледяным.
— Джонатан, нам нужно поговорить.
Вздохнув, он кивнул, чувствуя по ее тону, что она злится.
— Сьюзен, если речь о том вечере.
— И не только о нем, — прервала она его без намека на обычную любезность в голосе. — Мы должны были пойти на обед к Корнеллам. Ты же посчитал нужным работать.
— Сьюзен, заболело семейство Манли. Я не мог оставить их без помощи на всю ночь.
— Но ты мог расстроить и разочаровать меня.
— Зачем ты так говоришь? — Он пришел в раздражение. Обед был важен для нее, но жизнь ребенка важнее. Почему она не может понять такой простой вещи? — Ты знаешь, какая сильная эпидемия в городе. Мой долг — помогать больным. Ты знаешь и это. А маленькая Молли…
— Джонатан, боюсь, я должна сказать все без обиняков: я не думаю, что нас ждет совместное будущее. Ты слишком занят своей работой, и все знают об этом. Откровенно говоря, ты становишься занудой. Только и говоришь, что о больнице, больных и этой своей подружке Глории. — Она взглянула на открытку в его руке и коротко хохотнула. — Оставь ее себе, Джонатан. Или отдай мисс Моррисон. Уверена, ей она понравится.
Она выпорхнула из комнаты, не оглянувшись. Ошарашенный, Джонатан уставился на открытку. Он еще чувствовал запах ее духов и слышал ее голос, приказывающий дворецкому проводить его. Выйдя в холл и ожидая, когда принесут его пальто, он увидел серебряный поднос на столике у двери. На нем лежали две валентинки.
Оригинальные «моррисоны»! Он ни за что не спутал бы красивый почерк, элегантные кремовые конверты и черно-золотую цаплю, украшавшую их. Кривая усмешка появилась на его лице — что могло быть яснее?
Сьюзен не любит его и никогда не любила. Она желала заполучить его как еще один вид собственности. Он был тем, кого, по ее мнению, она заслуживала в качестве мужа, но у нее были и другие кандидаты. Поскольку он не мог окружить ее постоянным обожанием, она нашла ему подходящую замену.
Он должен был бы ощущать себя подавленным, оскорбленным, однако его переполняло чувство облегчения. Он свободен, свободен делать то, чего желал больше всего на свете, свободен наполнить свою жизнь любовью, подлинной любовью. Развернув открытку, которую все еще сжимал в своей руке, он прочитал еще раз стихи и понял с мучительной ясностью, что эти слова предназначались ему. Вот женщина, единственная женщина, которая безусловно любит его. А он-то слепец! Она разобралась в непостоянной натуре Сьюзен, но молчала, не желая причинить ему боль.
Сунув открытку в карман, Джонатан счастливо улыбнулся смущенному дворецкому, сочувственно взиравшему на него. Он же чувствовал себя так, словно его вернули к жизни.
— А рассказывала я тебе о том, как мой Джордж прислал мне однажды цветы? Это были колокольчики. Как они были хороши!
— Джулия! — прервала ее Эмилия, скребя тростью по полу. — Меньше всего Глория хочет слышать сегодня воспоминания о твоих старых романах. Так что помолчи!
Джулия расстроилась, а Глория сказала:
— Ничего, пусть. Сегодня подходящий день, чтобы заново пережить старые увлечения, поэтому рассказывай, тетя Джулия.
Старушка широко улыбнулась и, наградив сестру взглядом «я же говорила», стала мечтать вслух о единственном мужчине, памятью о котором была наполнена ее жизнь. Глория считала квитанции и подбивала итоги в гроссбухе. В камине весело горели дрова, на коврике перед ним мурлыкала кошка. Три женщины отдались очарованию мирного семейного вечера.