— Вам придется за все ответить сполна, господа, вам не помогут никакие ухищрения. — Это Николай Васильевич подумал вслух и не узнал своего голоса: таким глухим был сейчас его обычно звонкий, по-мальчишески задорный голос. Он сплел пальцы рук, уткнул в них колючий подбородок и так сидел долго, потом решительно открыл папку с фиолетовой надписью в правом верхнем углу: «Дело правых эсеров».
43
По случаю успешного завершения работы над Положением о прокуратуре был устроен выходной. Елена Федоровна колдовала над праздничным пирогом; Марина в обнимку с плюшевым зайцем еще досматривала свои младенческие сны; а Николай Васильевич, расстегнув ворот и закатав рукава рубашки, сидел за столом, что-то чертил-писал и вполголоса напевал всякую всячину:
Парень из юстиции
Был лишен амбиции.
Отчего же он лишен? —
Жить на свете хорошо!..
Его перо, между тем, вычерчивало какие-то замысловатые фигуры, линии, столбики разной величины.
Парень из юстиции
Не служил в милиции…
Несколько штрихов — и возникла Спасская башня с двуглавым орлом на верхушке. Эти орлы все еще парили над Красной площадью, напоминая людям о недавнем прошлом. Башенка чем-то не понравилась Николаю Васильевичу, он зачеркнул ее, нарисовал другую и увенчал пятиконечной звездой. Николай Васильевич в эту минуту и не подозревал, что через несколько лет все башни Московского Кремля будут украшены рубиновыми звездами.
Елена Федоровна заглянула ему через плечо, провела по его щеке белым от муки пальцем:
— Послушай, «парень из юстиции», чем это ты увлекся?
— Постигаю основы зодчества, — улыбнулся он, — пора бы тебе уяснить, душа моя, что принцип золотого сечения — гвоздь всякого произведения искусства. А если серьезно, то пятый пункт нашего проекта — это и есть золотое сечение Положения о советской прокуратуре. Без него все здание рассыплется. Вот смотри, как он выглядит в окончательной редакции: «В непосредственном подчинении Прокурору Республики в каждой губернии и области состоит прокурор по назначению Прокурора Республики, как из работников центра, так и из числа кандидатов, выдвигаемых руководящими местными органами. Увольнение, перемещение и отстранение от должности прокурора производится Прокурором Республики». Вам ясно, товарищ мой Галина, что этим самым обеспечивается централизация прокуратуры, единая социалистическая законность?
— Мне ясно, что волноваться нет причин. Проект утвержден Наркомюстом, тебе поручили сделать доклад на сессии ВЦИКа, а сейчас не мешало бы и отдохнуть, — говорила Елена Федоровна, но заметив, что муж углубился в текст законопроекта, отошла, осуждающе покачивая головой.
Пожалуй, и сегодня Николай Васильевич просидел бы весь день за письменным столом, если бы не Иван Ситный.
Медведяка нагрянул без всякого предупреждения. Вошел, шумно поздоровался, пророкотал:
— А что, здесь проживают Крыленки? — и облапил Николая Васильевича своими ручищами: — А ты ничего себе, товарищ прокурор, можно сказать, в полной комплекции, крепенек груздок и, полагаю, в хорошем расположении духа. Чем это у вас так духовито пахнет? — завершил он свое приветствие неуклюжим комплиментом хозяйке. Разбуженная Марина терла кулачками глаза и с опаской поглядывала на бородатого великана. — Проснулась, красавица? А у меня для тебя что-то есть. Угадай…
— Конфетка? — осмелела девочка.
— Нет. Конфеты — баловство. От них зубы портятся. — Медведяка порылся в своем громадном портфеле — скажите на милость, портфелем обзавелся, как руководящим товарищем стал! — извлек сверток, развернул его и поставил на свою ладонь-лапищу крошечные туфельки. Подмигнул Маринке: — Эту самую обувку мне прислал сам персидский падишах!
— Какая прелесть! — всплеснула руками Елена Федоровна. Туфельки и впрямь были восхитительные: ковровые, узорчатые, отороченные нежным белым мехом и со слегка загнутыми кверху носочками. — Нет, серьезно, где вы их раздобыли?
— Один дружок, бывший контрабандист, подарил.
— Да вы садитесь, пожалуйста, Иван Францевич.
— Непременно сяду. — Медведяка снял фуражку и осторожно опустился на венский стул — тот жалобно скрипнул.
Сделавшись заместителем директора конезавода, Иван Ситный лишь внешне немного изменился: ходить стал вальяжно, усы сбрил, а бороду холил. Во всем остальном он остался прежним Медведякой, не возгордился, вникал во всякую мелочь. Бывало, поднимется чуть свет, обойдет конюшни, где сена в ясли подбросит, где возьмется за скребок — и ну чистить-оглаживать какого-нибудь жеребчика. Однажды до того увлекся, что не заметил, как заплел гриву одной лошадке в мелкие косички. Спохватился, воровато оглянулся: не видел ли кто? Увидели. Подпасок подсмотрел и растрезвонил. После этого случая Иван Францевич несколько дней не показывался у конюшен, но потом принялся за старое, правда, косичек больше не заплетал.