— Главное тут не выручка, а то, что в тебе. Когда переходишь кордон, все внутри напружинивается, независимым себя чувствуешь и никакой тебе пан не указ. Он сам по себе, а ты сам по себе. Идешь по лесу так, будто ты всей земле хозяин и всюду по ней ходить волен.
И то ли таким он уродился удачливым, или по другим каким причинам, но ни однажды не попадался, всегда после такого перехода непременно принесет жене кусок материи на платье или еще что-нибудь. Для себя не старался, в любую погоду ходил в неизменной, порыжевшей от солнца и ветра куртке с капюшоном и яловых сапогах громадного размера, сшитых на заказ. Пограничные солдаты узнавали его по следам, однако не преследовали, опасались: попробуй останови его — свяжет в узел вместе с винтовкой! И потом, уважали они его, уважали за силу и незлобивость и еще за щедрость. Он никогда не скупился: расплатится, бывало, с кем следует, а сверх того и на шкалик прибавит. «Это тебе на твою слабость», — скажет и погладит бородищу сверху вниз массивной пятерней, будто воду отожмет.
Вот этот самый Медведяка и проводил Николая Васильевича через границу. Правда, на всякий случай он запасся «полупаском» — временным двухнедельным проходным свидетельством без фотографии. Очень удобный документ, надо сказать, безотказный.
Пробирались они через границу извилистыми, одному Медведяке известными тропами и прошли бы без помех, если бы не оказался на их пути незнакомый проводнику солдат-пограничник. Остановил, начал придирчиво расспрашивать, откуда да куда. Тут-то Медведяка и обнял его своими лапищами, сунул в рот тряпицу и заставил замолчать.
— Экая досада, — сетовал Николай Васильевич.
— Ничего, очухается, — добродушно хохотнул Медведяка, — я его только маненько поприжал, чтобы не трепыхался. Зато теперь за версту будет обходить меня и другим новичкам накажет не связываться. Пошли. Здесь уже недалеко, а на обратном пути я его развяжу. — Минут через пятнадцать он остановился, неспешно и деловито закурил, потом сказал обыденно и просто: — Теперь сам дойдешь, все посты в стороне остались.
Николай Васильевич поблагодарил его и, помахивая саквояжиком, в котором хранились у него книги самого безобидного содержания, направился дальше походкой беспечного парня.
В Кракове он никого ни о чем не расспрашивал: адрес, названный Инессой Арманд, запомнил, как таблицу умножения, и без особого труда разыскал кирпичный двухэтажный дом, принадлежавший Яну Флорчеку. Именно здесь, в Звежинце, недалеко от границы, после приезда из Парижа остановились Ильичи, как ласково называли Владимира Ильича и Надежду Константиновну близкие им люди. Место это отличалось полнейшей запущенностью.
Увязая в грязи так, что в одном месте чуть было не оставил ботинок, Николай Васильевич подошел к дому и постучал. Ленин не особенно удивился его появлению: ждал, да и знал о безукоризненной обязательности товарища Абрама. Сказал, потирая руки от явного удовольствия:
— Познакомься, Надюша. Это товарищ Абрам. Как видишь, он не заставил себя ждать. — И Николаю Васильевичу: — Как добрались? Без особых осложнений? Так, говорите, просто обнял и под куст положил? Страшной силы человек! И надежный? Это хорошо. А что, Надюша, давай-ка напоим люблинца чаем. Хотите чаю, Николай Васильевич?
И все. Будто и не было долгой разлуки, будто расстались только вчера. Впрочем, Николая Васильевича не сразу покинула застенчивость, даже не застенчивость, а нечто более похожее на робость перед этим человеком. Возможно, сказывалась и разница в возрасте: Ильич был старше его на пятнадцать лет.
— Что же вы? Пейте чай, — настойчиво угощал Ленин. — Впрочем, пейте и рассказывайте — одно другому не помешает. У вас, как я знаю, замечательная память. Злые языки поговаривают, что вы весь «Капитал» наизусть выучили!
— Архипреувеличивают, Владимир Ильич, — улыбнулся Николай Васильевич и тотчас поймал себя на том, что невольно воспользовался характерным словцом Ленина. А у того мелькнула в глазах развеселая смешинка.
— Нуте-с, нуте-с, рассказывайте. А если и преувеличивают, то не особенно, не архи.
Николай Васильевич на всю жизнь запомнил эту небольшую, скромно обставленную, но уютную квартирку. Ничего лишнего. Некрашеные столы и стулья, и всюду — книги, книги с закладками, раскрытые, поставленные на этажерку, но все какие-то домашние, обиходные. И шахматы.