— Рад стараться, господин фельдфебель!
Между тем налаженная Николаем Васильевичем транспортировка нелегальной литературы через границу действовала, как щедро смазанный механизм. Запретные газеты, листовки проникали и в 69-й Рязанский пехотный полк.
Полковое начальство сильно встревожилось, узнав о противоправительственной агитации среди солдат. Ему было невдомек, что институт вольноопределяющихся, установленный царским законом с целью накопления офицеров запаса, умело использовался партией в революционных целях. Сотни большевиков проходили тогда службу по заданию партии. И это в решительный момент сказалось…
Шпики в мундирах сбивались с ног в поисках большевистского агента, но тщетно: Николай Васильевич так поставил дело, что сам оставался в тени. С Медведякой он встречался во время коротких передышек от муштровки, прятал листовки в скатку шинели и проносил их в расположение части, а потом через надежных людей распространял среди солдат. Листовки появлялись всюду: под подушками, в тумбочках и даже в подсумках.
Фельдфебель Рясной, этот ревностный служака, стал подозрительным, придирчивым, а всякий пустяк выводил его из себя.
Однажды, задержав Крыленко в каптерке, спросил хриплым шепотом:
— Откуда это, а?
— О чем вы, господин фельдфебель? — притворился непонимающим Николай Васильевич.
— Знаешь, о чем спрашиваю, а сказать не хочешь, — наседал Рясной, — дознаюсь — хуже будет. Смотри у меня, скубент, от вашего брата вся крамола идет. — Потом, видно, сообразал, что перехватил, заговорил по-другому, просительно, со слезой в голосе: — Это я так, от большой заботы напустился на тебя, Крыленка. Ты не держи злости, а в случае чего, помоги от беды спастись. Мне, сам понимаешь, от этих листовок может выйти большое непотребство, а я, можно сказать, в амуниции родился… Без службы мне форменная труба: к христианству не приучен, ремесла никакого не знаю. Выгонят если, то куда денусь? То-то оно и есть, хоть помиропшичай. Ты мне помоги, а за мной не пропадет, всегда уважу. Тебя солдатня, заметил, уважает — поговори промеж кого сам знаешь. Пусть они эти самые листки в другие роты подкидывают, а чтобы в нашу — ни-ни! Уяснил?
— Никак нет, господин фельдфебель.
Так ничего и не добившись, Рясной отпустил вольноопределяющегося, недовольно посапывая и шевеля усами-метелками. «Простак, простак, а пальца в рот не клади», — подумал Николай Васильевич.
И надо же случиться такому совпадению, но именно после этого разговора появление листовок внезапно прекратилось. Напрасно Николай Васильевич обшаривал условленные места — листовок не было. Медведяка не приходил. Предполагая худшее из того, что могло спугнуть обычно обязательного Ивана Францевича, Николай Васильевич на время затаился, перестал беседовать с солдатами и еще более рьяно принялся постигать военное мастерство. Фельдфебель же расценил это по-своему, ходил именинником и с особым рвением выполнял свои обязанности, командовал лихо, с прежним наслаждением. С вольноопределяющимся он держал себя как заговорщик, а однажды, улучив момент, многозначительно подмигнул:
— Не опасайся, не выдам, — и хотя Николай Васильевич никак не отозвался, добавил: — за мной не пропадет, я добро долго помню.
И верно, при всяком удобном случае он делал вольноопределяющемуся Крыленко всяческие послабления: то освободит от трудного наряда, то в казарме оставит, чтобы отдохнул от муштры. А как-то он подстроил ему внеочередное увольнение в город. Это было Николаю Васильевичу особенно кстати: навел кое-какие справки. Оказывается, Ивана Ситного задержали с контрабандным грузом, но, к счастью, ничего крамольного при нем не нашли и вот-вот должны были отпустить. Об этом рассказал Сергей Петриковский, который за последний год сильно вытянулся и раздался в плечах. В его голосе начал прорезываться басок, он рассуждал солидно, как и полагается взрослому человеку:
— Сейчас надо переждать, Николай Васильевич. А потом не здесь, так в другом месте организуем доставку литературы. Я тут такой способ изобрел, что теперь все у нас пойдет как по маслу.
— Осторожнее, Сережа, — охладил пыл своего бывшего ученика Николай Васильевич, — потерпите и без Ивана Францевича не вздумайте испытать этот свой новый способ.
Глава пятая
МАЛЬЧИК В ЖЕЛТЫХ БОТИНКАХ
Жил-был мальчик. Худенький и длинный, он ходил в ярких желтых ботинках, носки которых всегда блестели как новенькие. Ребятишки, у которых носки ботинок были ободранными, сторонились его. И не то что им не нравились его желтые ботинки или его тонкая шея, а просто за ним водился грех брать, что не им было положено. Это ребятишкам не нравилось, и они его звали вором. Он так привык к своему прозвищу, что даже отзывался, когда ему кричали: «Вор, дай пирожка!» Взрослые его жалели и этим еще более усиливали вражду к нему оборвышей. Он даже драться не умел, хотя от драк не уклонялся, беспорядочно размахивал кулаками и плакал. Очень несчастный мальчик.