— Правильно, душа моя, — скупо улыбнулся Николай Васильевич и тотчас посерьезнел. — ЦК тоже ввел меня в состав оргкомиссии по подготовке конференции Юга и партийного съезда. Я уже наладил кое-какие связи. Слушай, на правах старшего по возрасту даю тебе поручение: подыщи квартиру для троих товарищей.
— Может быть, я сначала распакую свой чемодан? Вы позволите мне переодеться с дороги? — полушутливо-полусерьезно спросила Елена Федоровна.
— Ты и так хороша.
— Вы мне льстите, сударь, и догадываюсь почему: вам смертельно надоело возиться на кухне.
Говоря так, она выкладывала из чемодана всякие мелочи, потом извлекла листок бумаги, сложенный вчетверо, удивленно приподняла брови — дескать, что бы это значило? Развернула, прочла — и бессильно опустилась на стул.
— Да что же это такое, Коля! — она сжала виски пальцами, испуганно взглянула на мужа.
— Лена, тебе плохо? Я сейчас принесу воды! — Николай Васильевич кинулся было на кухню.
— Не надо воды, — остановила она его, подала листок. Он прочел и укоризненно покачал головой:
— Разве можно возить с собой такие вещи! Это же верная тюрьма, если бы тебя обыскали в дороге.
— Малиновский…
— При чем здесь Малиновский?
— Чемодан укладывала Стефа. Сама напросилась помочь. И подсунула… Сегодня же напишу обо всем в ЦК, Ленину и попрошу, чтобы меня вызвали, я там все-все расскажу.
Письмо, извлеченное из чемодана, было строго конспиративное. В нем сообщались явки, назывались фамилии харьковских подпольщиков.
— Я сейчас же отправлю своего товарища, чтобы предупредил наших на всякий случай, а ты займись пока на кухне, — бросил он на ходу и выбежал на улицу.
Вскоре Николай Васильевич вернулся, достал из шкафика бутылку сухого вина, наполнил стаканы.
— Не хочется, Коля, пойдем лучше погуляем. У меня что-то голова разболелась.
На воздухе ей стало лучше. Они прохаживались по аллее, тесно прижавшись друг к другу, и думали вслух. Был теплый полдень: лето здесь набирало силу значительно раньше, чем в сыром, промозглом Петербурге. Тени каштанов стелились у них под ногами.
— А ты знаешь, я здесь, ко всему прочему, основательно занялся юридическими науками. — Помолчал, потом оказал: — Давай возьмем к себе Галинку? Вот увидишь, мы с нею отлично уживемся, и у меня будет две Галины, большая и маленькая.
— К сожалению, из этого ничего не выйдет… — Елена Федоровна не договорила, сорвала с куста листок и, подержав его на ладони, дунула. Он плавно колыхнулся и упорхнул, как мотылек. — Я вот думаю: почему в природе, в мире все так выверено и необходимо, взаимосвязанно? И этот листик, и мы с тобой, все люди, птицы…
— Слоны, — вставил Николай Васильевич с улыбкой, — лошади, медведи…
— Сам ты медведь! Я говорю о возвышенном, а ты приземляешь. Я вот о чем: если бы я тогда чуточку задержалась на вокзале, то мы с тобой не столкнулись бы на крылечке в Белом Дунайце. А ты и на самом деле вел себя там, как невоспитанный медведь: нет, чтобы дать пройти женщине, загородил дорогу и уставился на меня, как на привидение.
— Вот что, привидение, а ведь нам с тобой пора возвращаться: у меня через час свидание с подпольщиком Савельевым, а тебе все-таки надо отоспаться с дороги.
— Нет-нет, я тоже пойду на свидание, только, конечно, с другим человеком. — Елена Федоровна лукаво глянула на мужа, потом пояснила: — Здесь неподалеку живет один мой знакомый железнодорожник. Я знаю его по работе в киевской организации, он наверняка поможет устроить дело с жильем для наших подопечных. Или нет, я, пожалуй, и в самом деле пойду отдохну. А к этому железнодорожнику ты направь кого-нибудь из тех, кто не назван в подметном письме… Это ты хорошо придумал с поступлением на юридический — отличный громоотвод!
— Умница. Иди отдыхай, а если появится охота — поройся в моих фолиантах, возможно, и впрямь из тебя со временем получится дельный следователь.
— Я постараюсь, — тоже шутливо ответила Елена Федоровна, однако сердце у нее болело. Раньше она попросту его не замечала. Придя домой, она прилегла на кровать и тотчас уснула.
Глава седьмая
ОТСТУПНИК
Дума. Декабрь двенадцатого года. Малиновский вскочил со своего места и почти подбежал к трибуне, оглядел депутатов, встряхнул головой, отбросив набок волосы, и торопливо начал читать декларацию, подготовленную фракцией:
— «Вступая на трибуну Четвертой Государственной думы, социал-демократическая фракция заявляет, что ее деятельность будет неразрывно связана с деятельностью социал-демократической фракции прежних созывов.