— Жалкий актер, — пробормотала Елена Федоровна и села.
— Вы можете быть свободны, — сказал Малиновскому Ганецкий, — но прежде вам не мешало бы извиниться перед Еленой Федоровной.
Малиновский вышел молча.
— Да, положение, — проговорил председатель. Добавил после паузы: — Но при всем при этом у нас пока нет сколько-нибудь неопровержимых доказательств предательства. Необходима строжайшая проверка.
— Вы убеждены в виновности Малиновского. Я это вижу и понимаю вас, — сказал Владимир Ильич Елене Федоровне, — вы имели возможность наблюдать его вблизи продолжительное время. Но одних подозрений недостаточно. Чувств — тоже, — голос его сделался жестким, — мы должны не только предъявить обвинение, но и доказать его, трижды, четырежды все проанализировать, проверить, перепроверить…
Партийная комиссия допросила много свидетелей, устроила ряд очных ставок, постановила пригласить в Краков свидетелей из Варшавы или направить туда своих агентов, но разразившаяся империалистическая война помешала довести расследование до конца.
Чета Крыленко перебралась в Швейцарию, в деревеньку Божи.
— Нате вам Божи, что нам не гожи! — шутил Николай Васильевич, подбадривая Елену Федоровну. Она грустно улыбалась.
Вскоре после своего ареста, а затем освобождения Ленин тоже вынужден был покинуть Белый Дунаец. Он поселился в Берне.
20
Супруги Крыленко часто навещали Ленина. Николай Васильевич хорошо понимал, что беспокоило Ильича. Точно такие же думы не оставляли и его. Угнетала мысль о том, что война мешает скорому возвращению на родину, где его пребывание — об этом говорил и Владимир Ильич — сейчас особенно важно. Теперь, когда лжепатриоты всех мастей ратовали за войну до победного конца, было совершенно необходимо усилить работу по разъяснению задач партии большевиков. Одни большевики, которых прозвали пораженцами, выступали с открытым забралом: да, они против войны, за поражение России. Ленин утверждал, что победа России не принесет рабочему классу ничего хорошего, только усилится гнет трудового народа. Именно теперь, когда тысячи мужиков и рабочих одеты в шинели, следует усилить антивоенную пропаганду. Для этого надо было вернуться в Россию. Он как-то вскользь сказал о том, что, по всей вероятности, товарищу Абраму предстоит дальняя дорога кружным путем, через границы стран, которые так или иначе, но втянуты в войну. Но, кажется, он и сам сомневался в возможности этой поездки. Во всяком случае, ни о чем конкретно они тогда не договорились, а поэтому Николай Васильевич счел нужным скрыть от жены этот разговор. Однажды Владимир Ильич предложил:
— А не махнуть ли нам в горы, товарищ Абрам?
Николай Васильевич не переставал удивляться энергии этого человека. Он мог непрерывно работать, но в минуты отдыха становился зажигательно веселым, смеялся так заразительно, что не было возможности рядом с ним сохранить невозмутимость. Откинув голову, он хохотал, обнажая под небольшими усами крепкие белые зубы, не знающие табачного дыма:
— Оставьте, дорогой Абрамчик, вы меня уморили, право слово, уморили!
Одержимый в отдыхе, как и в работе, Ленин постоянно что-нибудь придумывал: то поход в театр, то, вот как теперь, — в горы. Раздобыл шляпу-канотье, надевал ее то набекрень, то сдвигал на самые брови и очень серьезно спрашивал:
— А что, похож я на альпиниста? Смотрите: одет вполне профессионально, вот разве ледоруба недостает. А вы любите прогулки в горы, Николай Васильевич? А ваша супруга? Мы с Надюшей давно уже записались в «партию прогулистов» и вам с Еленой Федоровной очень рекомендуем не засиживаться дома. Ничего интересного — духотища, никакая форточка не спасет. Единственное спасение — природа.
Николай Васильевич видел Ленина и в гневе. В таких случаях Владимир Ильич громил своих противников беспощадно. Голос у него становился глухим, когда он сталкивался с явной нечестностью, изменой делу, которому отдавал всего себя:
— Из-за одного Малиновского Мартовы и Даны позорят всю нашу партию! Не гнушаясь клеветами, меньшевики утверждают, что Малиновского, дескать, выдвинуло на видный пост только «раскольничество» правдистов, что он политический флюгер и прочее и тому подобное. А как они говорили тогда, когда им еще не надо было унижаться до площадной лжи в борьбе с противником! В каких почетных выражениях они писали тогда об этом отступнике, а что делается теперь? Визг, крик, шум!
— Володя, — укоризненно заметила Надежда Константиновна, — ты же давал слово «прогулиста», что не будешь говорить о делах…