— Сдаюсь, Надюша, сдаюсь, — шутливо сказал Ильич и даже приподнял руки. С женой он был неизменно ласков и внимателен, во всяком случае, Николай Васильевич никогда не слышал, чтобы они повздорили. Пожалуй, характер он унаследовал от своей матери, о которой говорил всегда с особой нежностью: «Удивительная, ласковая и строгая одновременно, справедливая, волевая. Сколько ей пережить довелось — уму непостижимо».
Владимир Ильич остановился и, прикрывшись рукой от солнца, довольно долго смотрел вдаль, потом снова зашагал по дороге в гору. Он шел, отшвыривал палкой камни и говорил о близких, вспоминал смешные истории из своего детства. Один камешек чем-то привлек его внимание. Поднял, начал рассматривать с таким видом, будто нашел алмаз, показал «алмаз» Николаю Васильевичу:
— Вы только взгляните на него: даже в таком камешке природа умеет быть неповторимой.
Иногда Ленин намеренно отставал от своих спутников, присаживался на камень и, вынув из кармана записную книжку, некоторое время перелистывал ее, потом набрасывал несколько строк, что-то перечеркивал, снова вписывал. Он никак не мог отрешиться от дум, которые одолевали его вчера, сегодня утром и даже теперь, на лоне природы.
На привале обстоятельно позавтракали, отдохнули. Кто-то запел волжскую песню, Владимир Ильич подхватил — и тогда запели все. Впрочем, через некоторое время он опять заговорил о запретном:
— Омерзительное поведение ликвидаторов в связи с уходом Малиновского должно раскрыть глаза даже слепым…
— Знаете, Владимир Ильич, — воспользовалась паузой Елена Федоровна, — а Николай спит и видит себя альпинистом. Идем с ним однажды по улице, а он вдруг остановился возле витрины, показал на гипсовую статую за стеклом и говорит: «Ты, конечно, не знаешь, что это знаменитый ученый Соссюр?.. Ну, душа моя, это же знаменитый ученый, автор трудов по физике атмосферы!»
— Не только. У него есть и другие труды. Мне особенно нравятся те, в которых говорится об исследованиях глетчеров, — первым попался на удочку жены Николай Васильевич, добавил полушутя-полусерьезно: — После победы революции в альпинисты подамся. Я и на самом деле во сне вижу памирские вершины.
— В таком случае и меня не забудьте, дорогой мой покоритель вершин. Я обязательно составлю вам компанию, — улыбнулся Ленин и погрозил Елене Федоровне пальцем. — У нас в России неограниченные возможности для восхождений.
Женщины переглянулись: наконец-то удалось отвлечь мужчин от политических разговоров! Но они торжествовали не долго. Ильич снова увлекся:
— Итак, товарищ Абрам, у вас за плечами Лозанна, Цюрих, а в Кларане вы, прямо скажем, отличились, великолепно вели собрание, растете не по дням, а по часам. И не спорьте! Давно ли вы отстаивали лозунг борьбы за мир, не связывая его органически с победой пролетарской революции? Недавно, милостивый государь. А здесь, в Берне, на конференции заграничных секций партии взяли верный курс и держите его, как я убедился, крепко. И это закономерно: сейчас речь идет о поражении российского правительства в войне. Только таким путем можно решить задачи революционного низвержения капиталистического строя… Лучшая война с войной — революция.
— Володя, ты же обещал, — напомнила Надежда Константиновна.
— Да, да, Надюша, больше не буду. Давайте просто дышать и любоваться окрестностями! — рассмеялся Владимир Ильич и так поддал палкой подвернувшийся камень, что он, описав дугу, улетел почти к самому озеру.
По молчаливому уговору женщин компания разделилась: Ильичи ушли вперед, а Николай Васильевич с Еленой Федоровной приотстали, потом свернули к озеру.
Легкий ветер гнал к берегу плоские волны. Они набегали на песок, оглаживали его. Вдали маячила рыбацкая лодка. Она то увеличивалась на глазах, то вдруг совершенно исчезала, будто проваливалась. Сидевший в ней рыбак казался неподвижным, а на самом деле, вероятно, колдовал над своими удочками.
— Это, наверное, счастливый человек, — раздумчиво сказала Елена Федоровна. — Сейчас половит рыбку, вернется к семье, детям.
Она скучала по России и хотя не жаловалась на свою судьбу — Коля, ее Коля, был рядом, — но для полного счастья ей не хватало Галиного смеха. Смех у дочери был особенный, заливистый и звонкий. Она вздохнула:
— Хорошо и здесь, а дома все-таки лучше.
— Где же твой оптимизм? — улыбаясь, спросил Николай Васильевич. — Вспомни, как тебе хотелось попасть в здешние благодатные места, в это горно-озерное приволье, а теперь стоишь на берегу расчудесного озера и нагоняешь на себя тоску. Каково же тогда Ильичам? Они уже столько времени не видели родных берез…