— Березы… — мечтательно проговорила Елена Федоровна.
На минуту ей представилась весенняя рощица, белый, будто припудренный ствол с бугристыми розовыми потеками застывшего березового сока. Кап… Кап… Кап… — падали сладкие, прозрачные капли в берестяной конусок.
— Если бы ты знал, Коля, как хочется мне домой!
— Скоро, Ленуша, очень скоро мы вернемся домой. Если бы не война, давно уже испросил бы разрешение ЦК. — И, чтобы окончательно развеселить жену, сказал Неожиданно для себя: — Мне кажется, что Старик склонен послать нас с тобой в Москву.
Елена Федоровна насторожилась. Раньше Николай никогда не говорил о возможности поездки в Россию, да еще и скорой. Она потянула его за рукав:
— Так что же мы стоим? Пойдем скорее!
— Куда?
— К Ильичам. Да вон они, сами сюда идут!
— Ну, душа моя, как ты разволновалась. Знал бы, не говорил до полного прояснения. Владимир Ильич, пожалуй, будет недоволен.
— Да ты что, Николай! — воскликнула Елена Федоровна. — У тебя определенно домостроевские понятия. Но ты, наверное, забыл, что я равноправный член партии!
— Полно, душа моя, кто же ущемляет твои права? Просто разговор у нас с Ильичей был предварительный, не хотели раньше времени волновать.
— Нашли кисейную барышню! Что же, я в обморок упала бы? Как тебе не совестно, Коля? — Она вдруг прижалась к нему, и на глазах у нее показались слезы. Это от радости. Он обнял ее.
Вскоре подошли Ильичи.
— Ну что, друзья, пора возвращаться? — спросил Владимир Ильич, переглянулся с Николаем Васильевичем и сразу же понял, о чем говорили молодые супруги, сказал, что Центральный Комитет партии решил направить Крыленко и Розмирович в Москву для усиления антивоенной агитации, и добавил: — Не хочется вас отпускать, но ничего не поделаешь — надо. Совершенно необходимо наладить новые связи, организовать на месте печатание подпольной литературы. Опыт у вас есть, знания — тоже, энергии не занимать стать, а остальное приложится.
Засиделись они тогда у Ильичей. И хотя все уже было оговорено, уточнено, расходиться им не хотелось: скоро ли доведется встретиться снова? И где — на чужбине или на родине?
Ильичи откровенно завидовали супругам Крыленко: Ленину нельзя было показываться в России.
— Вот, пожалуй, и все напутствия, — сказал он на прощание, — теперь на вас надежда. Подготовите почву, а там и мы в скором времени нагрянем. Письменных поручений не будет, так что, Николай Васильевич, целиком полагаюсь на вашу удивительную память. Матери вашей, Ольге Александровне, кланяйтесь, привет ей большой от нас с Надеждой Константиновной.
— Если доведется увидеться…
— Увидитесь, обязательно увидитесь: от Москвы до Петрограда рукой подать.
Напоследок Николай Васильевич попросил Надежду Константиновну записать петроградские адреса, продиктовал их по памяти. Записной книжкой он не пользовался, и это неизменно вызывало восхищение у Ильичей.
21
Пробравшись в Россию окольными путями, через нейтральные страны, супруги быстро включились в работу московского большевистского подполья.
Но в это время в Москве особенно сильно свирепствовала полиция, арест следовал за арестом, и как подпольщики ни конспирировали свои действия, они жили под постоянной угрозой провала.
— Охранка совсем обнаглела: даже большевистских депутатов арестовала, учинила над ними суд по законам военного времени, — сокрушенно говорила Елена Федоровна, — а наши листовки с протестом против действий царских сатрапов — это же капли в море.
— Не надо паниковать, душа моя, из капель образуются моря. Ты же хорошо знаешь, что наши листовки и прокламации все равно несут народу большевистскую правду. Несмотря на повальные аресты, несмотря на то, что наш улей довольно сильно пострадал, остался почти невредимым сам рой. Мы, как пчелы, будем жалить врага, даже погибая. Удалось же большевикам наладить легальные газеты и журналы во многих городах России. У пас в Москве, как ты знаешь, уже сейчас готовится…
— Это мне известно, даже название придумано очень подходящее: «Голос печатного труда». А выйдет ли?
— Выйдет… Ленуша, был вчера доктор у Гали?
— Да, предполагает — скарлатина. Придется мне лечь с нею в больницу.
— Трудные времена, родная.
…За окном свистел ветер, он раскачивал уличный фонарь, и неверный свет то вдруг освещал окно, выхватывал из темноты оголенные деревья, то исчезал — и тогда деревья пропадали, заглатывались темнотой. Ночами Елена Федоровна почти не спала: больная Галинка, прерывисто дыша, металась рядом, и ей ничем нельзя было помочь. Старенький доктор успокаивал довольно своеобразно, дескать, теперь все зависит от самого организма: выдержит он — будет жить Галинка.