— Отчаянная головушка!
— Что делать будем?
— Выкинуть их вместе с мешком в окошко от греха подальше, — подал голос Жомкин.
— Не дрейфь, парень, в случае чего, скажешь, что ты здесь ни при чем.
— Я только к тому: беды от них, от этих самых листков, не оберешься, — сконфузился Жомкин. — А ну как унтер дознается?
— Не дознается. Мы их по карманам рассуем, не только для нас старался подпольный прапорщик, на фронт вез.
Мимо темных дегтярных окон густо летели красные искры: старенький паровоз с трудом переваривал в своей топке бросовый уголь, на поставке которого кто-то в свое время крепко нажился. Вагон скрипел всеми суставами, лязгал буферами, раскачивался из стороны в сторону, как захмелевший мужик.
Поздно уснули солдаты, растревоженные вторжением офицерского наряда. Долго возился Клязмин: никак не мог приспособить под голову жесткий мешок. То попадала под ухо кружка, то давил узел лямки. Наконец и он угомонился, «нашел свою точку».
Николая Васильевича провели в помещение вокзала. Кавказец открыл дверь небольшой комнаты с зарешеченным окном.
— Здесь вы можете отдохнуть до прихода поезда, — сказал он, блеснув золотым зубом: — вам нэ будет скучно, я составлю вам компанию.
— Как вам будет угодно. Только имейте в виду, вам этого не простят: вы арестовали меня незаконно, — сказал ему Николай Васильевич. Через пять минут он, сам того не ожидая, крепко уснул, лежа на потертом диване.
Офицер-кавказец с полчаса наблюдал за ним, потом вышел, осторожно прикрыв дверь. Поведение прапорщика не укладывалось ни в какие рамки. Вместо того чтобы возмущаться, требовать объяснений, он завалился спать, будто и впрямь приехал к теще. Офицер достаточно повидал на своем веку заключенных, к тому же он был хорошо осведомлен и знал, что ожидает прапорщика. И вот теперь, навешивая для надежности еще один замок, он поцокал языком, отдавая дань уважения выдержке арестованного.
— Спит, понимаэшь, спит! — сказал он своему напарнику, который явно нервничал и курил папиросу за папиросой.
— А ты-то понимаешь, кого мы взяли? Это же Крыленко! Если не довезем — Керенский с нас головы поснимает.
— Но как он дэржится, скажи, как он дэржится! Если у большевиков всэ такие главари… — Он осекся под тяжелым взглядом, однако сделал вид, что попросту решил закурить: достал золотой портсигар, взял папиросу и, прикурив, пустил в потолок колечко сизого дыма, — Нэ беспокойся, довезем.
Николай Васильевич проспал ровно три часа и спал бы, пожалуй, еще столько же, если бы его не разбудили перед самым приходом поезда. Разбудил офицер-кавказец:
— Вставай, пожалуйста, кацо, нэ задэрживай поезд. — Он рассмеялся, но тут же его лицо сделалось серьезным, даже сумрачным. — Почему спишь, почему нэ спрашиваешь, куда везем?
— Помнится, кто-то из вас сказал — в Петроград.
— В Киев повезем, под суд пойдешь за государствэнную измену. Почему встал, почему теперь нэ спишь? Испугался?
— Пугаться мне нечего, а вот вам, я думаю, воздадут по вашим заслугам, и очень скоро. — И тоже внезапно перешел на «ты»: — Почему стоишь? Пошли к поезду. Надеюсь, вагон заказан мягкий? — Николай Васильевич улыбнулся, похлопал своего конвоира по плечу и, отстранив его, первым вышел из своей временной каталажки.
Николай Васильевич понимал, что на этот раз угодил в лапы куда более опасные и жестокие, чем даже лапы охранки. Он был обезврежен хотя и примитивным, но достаточно надежным способом: его доставили в Киев и передали военно-судебным властям.
Чтобы выяснить недоразумение с арестом и добиться освобождения, Николай Васильевич послал Керенскому телеграмму, в которой — ему казалось — доказал всю смехотворность дела, состряпанного против него, Крыленко.
Керенский распорядился доставить «большевистского агента» в Петроград, так как судебные власти Киева отказались предъявить арестованному соответствующее обвинение. Сорвалось и в Петрограде: прокурор Главного военно-судного управления также не нашел данных для привлечения Крыленко к суду. Тогда изобретательный председатель приказал гражданским судебным властям привлечь неугодного прапорщика «за события 3–5 июля». Опять не вышло: «Крыленко в момент июльских событий не был в Петрограде». Все-таки, наперекор всякому здравому смыслу, Николая Васильевича вместе с другими арестованными большевиками посадили на гауптвахту.
Положение для политических заключенных сложилось очень серьезное: немцам сдали Ригу, Временное правительство готовилось сдать Петроград, чтобы с помощью немцев подавить революцию, организовало мятеж генерала Корнилова.