— Товарищи солдаты, товарищи рабочие! Я не стану вас агитировать: сама жизнь вас давно сагитировала. А что касается игры Временного правительства в парламентаризм, так это все, товарищи, шито белыми нитками!..
Цирк зашумел, задвигался.
— Давай, фронтовик! — неслось со всех сторон. — Крой их, мать их в душу! Так их Милюковых-дарданелльских!
— Ай да молодчага, ай да Николай Васильевич! — приговаривал Иван, и голова у него вертелась во все стороны. — Слышь, что он говорит, нет, ты мне скажи, слышишь? — и поглядывал на соседей с неизъяснимой горделивостью и превосходством.
— Чего ты приплясываешь, никак блоха у тебя в мотне завелась? — хохотнул молоденький матрос и кивнул на трибуну. — Знакомый, что ли?
— Друг! — с чувством подтвердил Иван Ситный и только потом уловил в вопросе ехидство, добавил, солидно погладив бороду: — Мы с ним еще когда зачинали революцию, а ты, как я погляжу, еще совсем желторотый птенец, а не матрос.
— Давай без оскорблениев, дядя!
На них шикнули — они замолчали. А Николай Васильевич, красный от света факела, продолжал бросать в огромность зала свои округлые, будто высеченные из мрамора слова:
— Придет время — и народ забудет о том, что некогда существовало правительство керенских и им подобных я навсегда сохранит в своей памяти вас, простых тружеников революции…
На следующий день Ситный показал на сообщение в газете, где говорилось: «Состоялся большой митинг в цирке «Модерн». С докладом выступил Н.В. Крыленко, который характеризовал то безвыходное положение, в которое завела страну политика Керенского…»
— Могли бы и покрупнее пропечатать, — ворчал Медведяка, с трудом разбирая нонпарель.
— Кому надо — прочтут.
— Оно конечно. А ловко ты их, этих самых временщиков! Резолюция большевиков прошла без звука! Ты, как я понимаю, в партии не последняя спица, а потому записывай меня в большевики, я с твоей платформой полностью согласный. Так и в роте скажу: нечего, ребята, бултыхаться-барахтаться промежду. Я сейчас могу навести полную ясность, так что не зря они меня послали.
— А под полевой не угодишь за самовольную отлучку из части?
— Почему самовольную? Командир поощрение-отпуск дал: я его, бедолагу, с-под обстрелу чуть живого выволок. А ребята попросили все досконально разузнать. Спасибо случаю, тебя встретил, так что извиняй за мою настырность — не для себя стараюсь.
— Можно оставить тебя в Петрограде.
— Нельзя сейчас. Должен в роту вернуться: ребята ждут, а впоследствии я бы за милую душу. Там у нас не мед, враз можно получить лишнюю дырку в голову, хотя, если прикинуть, то и здесь кругом фронт-позиция.
ИЗ ПРОТОКОЛА ЗАСЕДАНИЯ ЦК РСДРП(б). 16 ОКТЯБРЯ 1917 года:
Тов. Крыленко: — Настроение в полках поголовно наше… Вода достаточно вскипела… Наша задача — поддержать восстание вооруженной силой.
ИЗ ДОКУМЕНТОВ ПЕТРОГРАДСКОГО ВРК:
Вчера Всероссийский съезд выделил Рабочее и Крестьянское правительство, Совет Народных Комиссаров во главе с Лениным… В Гатчине стоят эшелоны Керенского с артиллерией, сам он там и издает приказы. Двиньте ему вдогонку верные революционные полки и накажите предателя и изменника. Мы здесь готовые ко всяким случайностям. О высылке отряда и командира донесите.
28 октября 1917 года.
Военно-революционный комитет.
Крыленко
Иван Ситный бродил по длинным, как Невский проспект, коридорам Смольного, заглядывал в огромные комнаты с чудными надписями на дверях — «Классная дама», «Законоучитель». Эти надписи смущали Ивана. Аккуратные, фабричные, начертанные на эмалированных овальных пластинах, они вселяли в бесхитростную душу солдата благоговейное почтение, но обескураживали своей неуместностью. Над этими пластинами были приколоты листки бумаги с надписями от руки. Эти были понятны и необходимы: «ВЦИК», «Петр. В-Р к-т». У двери с этой надписью Иван задержался. Именно здесь, в комнате Военно-революционного комитета, можно было встретить Николая Васильевича, которого он разыскивал с самого утра.