Как-то, возвращаясь со студенческого митинга, Костя затянул Николая в молельный дом. Там у этих самых баптистов проходил не то сход, не то вечеря — и Костя, ободренный успехом на митинге, решил, что называется, с места в карьер распропагандировать заодно и сектантов.
— О чем здесь толковать, братия? — сказал он насмешливо. — Если вы сами не признаете икон, то есть рисованного бога, то как же можно верить в того, кого и пощупать даже нельзя?
Что тут поднялось! Сектанты угрожающе загалдели. Один из них, рыжебородый верзила, схватил Костю за воротник. И, пожалуй, здорово досталось бы им, если бы Николай вовремя не вспомнил одну из заповедей баптистов, которая требовала крещения человека в сознательном возрасте. Он сказал об этом как можно спокойнее:
— Отпустите его, почтенный: он же еще не посвящен, — и, воспользовавшись замешательством рыжебородого, быстро, но довольно убедительно выложил все, что знал о вере баптистов. Это подействовало: сектант выпустил Костин воротник, хотя и пробурчал не очень дружелюбно:
— Я вот окрещу его вдоль спины орясиной, будет тогда знать, как глумиться над истинной верой.
Словом, отделались тогда легким испугом. Костя всю дорогу хохотал:
— Какую ты им проповедь закатил! Спасибо, век не забуду: если бы не ты, быть бы мне битым, а как же!
— Еще побьют, не сомневайся, — обнадежил его Николай, — а заодно и мне достанется.
— Тебе — нет. Ты для этого слишком положительная личность. И для меня совершенно непостижимо, как это у тебя все так ловко получается. Студентов всех заворожил — ходят за тобой, как овцы. У меня такое ощущение, что ты старше меня этак лет на пять. Очень уж ты целеустремленный, а мне — веришь, нет — иной раз хочется, как в духовном училище, привязать банку к хвосту кошки…
5
Накануне девятого января Николай отправился на Металлический завод без Кости. Тот с его взбалмошностью мог только помешать, а дело предстояло серьезное: Николай решил еще раз попытаться убедить рабочих не ходить на поклон к царю.
— Только вы поосторожнее там, — предупредили его в комитете. — Сами знаете, обстановка сейчас сложилась в Петербурге очень для нас неблагоприятная, гапоновцы обманом и хитростью поддерживают среди определенной части рабочих веру в царя-батюшку, он, мол, непременно выслушает их и поможет избавиться от лихоимства хозяев. Поэтому действовать надо весьма осторожно, а то может случиться, как случилось тогда у сектантов. Помните?
— Еще бы не помнить! — рассмеялся Николай. — Нас там чуть было не поколотили.
Сейчас он шел не к баптистам, а на завод, где его хорошо знали, однако на душе у него было тревожно: удастся ли отговорить металлистов от опрометчивого шага? Раньше они его слушали с большим вниманием, особенно когда он говорил о том, что недостаточно добиваться у администрации только материальных уступок:
— Сил при этом вы расходуете много, а хозяин как был хозяином, так и остается им: в одном уступит — в другом прижмет.
— Это верно, — соглашался с ним Ерофеич.
Вид у него строгий, неприступный: попыхивает дымом сквозь редкие усы, трет ветошью темные от железной пыли и мазута руки и смотрит исподлобья. Но это у него внешнее. На самом деле он отличался редкостным миролюбием, всегда поддерживал Николая, помогал советами:
— Вы, молодой человек, с нами попроще говорите, чтобы ученость не дюже выпирала. А насчет того, что хозяин жила, — это точно. Помнишь, Петруша, — обращался он к своему подручному, ладному и вечно чумазому парню, — в прошлый раз, когда мы его принудили, чего только не наобещал, а как до дела дошло — показал кукиш с маслом.
Но сегодня даже Ерофеич встретил Николая несколько настороженно, однако в просьбе позвать рабочих из соседних цехов не отказал, только хмуро заметил:
— Ничего плохого в том нет, если мы завтра всем миром пойдем к царю. Чай, не одни пойдем. Вон и с «Феникса», и от Крейтона кто, и с других заводов — все пойдут. Вдруг все-таки примет он нас, выслушает? От него, поди, многое укрывают наши злыдни, вот мы все и разобъясним. «Да, гапоновцы здесь основательно потрудились», — огорченно подумал Николай. Рабочие входили молча, рассаживались кто где: на грудах заготовок, на ящиках или просто прислонялись к стенам и станкам. По отдельным словам, по выражению лиц рабочих нетрудно было попять, что настроение у них в последнее время сильно изменилось. Ерофеич сидел, опустив глаза, Петруша Скальный сосредоточенно рассматривал дыру на штанине. Чтобы всех видеть, Николай взобрался на станок, волнуясь, начал говорить: