— Кто примет решение? Духонин? Я в этом начинаю сомневаться.
Вооруженные солдаты угрюмо толпились у здания ставки, где суетился штабной люд. Кто-то в спешке сунул папку с делами в ворох документации, она раскрылась — и белые листки разлетелись по земле. Повсюду валялись груды штабных бумаг, возле ножки выволоченного на улицу стола, скособочившись, стоял «ундервуд» с заправленной страницей, которая пошевеливалась на ветру. Мимо солдат рысцой просеменил краснолицый штабс-капитан. Он неловко прижимал к груди огромную желтую папку и бормотал, озираясь:
— Господи, кому это надо? Все завертелось-закрутилось… Господи, чистое светопреставление!
Наткнувшись на «ундервуд», штабс-капитан присел на корточки и начал торопливо вынимать из машинки совершенно чистую страницу.
— Ишь, засуетились-забегали, — сплевывая семечковую шелуху, заметил обросший щетиной солдат, — кишка тонка перед матросами выстоять, в Киев лыжи навострили.
— Надо что-то делать, а то и нас вместе с их благородиями за жабры возьмут, — зыркнул по сторонам другой, длинный и тощий, — гляди-ка, сам-то зенки вылупил, — кивнул он на окно. Там на некоторое время показался генерал Духонин, но тут же скрылся в глубине помещения. — Може, заарестовать его? Тогда и нам послабление выйдет.
— Видал, чего захотел! Вот Духоша выдаст тебе послабление!
— А ты иди донеси ему на меня, може обласкает.
— И с чего взялись? Пусть их благородия беспокоются, а нам матросы ничего не сделают: своя кость, чай, не господская. _
— Верно говоришь, дай на закрутку табачку по такому случаю, покурим, помаракуем, авось что-нибудь и придумаем, пока они мельтешатся.
Ничего этого генерал, конечно, не слышал. Сохраняя внешнее, полагающееся по чину и должности самообладание, Духонин пребывал в растерянности. Он и от окна отошел, чтобы не выдать своего беспокойства. «С переездом в Киев ничего не получится, поздно, слишком поздно, — думал он, — быдло вышло из повиновения». Уже не первой молодости, он полагал, что достиг своего предначертания, и явно тяготился ответственностью, поминал недобрым словом бежавшего Керенского. А тут еще генерал Бонч-Бруевич вел себя довольно двусмысленно. В то время как штабные, серые от страха, старались что-то предпринимать, он прохаживался среди солдат, как сторонний наблюдатель.
— Черт знает что творится в этом Вавилоне! — раздраженно воскликнул Духонин, отпихнув ворох телеграфных лент. — Еще немного — и они кинутся навстречу самозванцу! Ничего, господин прапорщик, я устрою вам немую сцену под занавес, — недобро усмехнулся генерал и с решимостью обреченного отдал распоряжение освободить из Быховской тюрьмы Корнилова, Деникина и других арестованных генералов.
На следующий день первый эшелон прибыл в Могилев. Отряды Крыленко под звуки оркестра двинулись с вокзала. Они шли чеканным шагом — строгие, сосредоточенные литовские стрелки и шумливые балтийские матросы в необычной форме — в полушубках, смазных сапогах, а в такт их размашистому шагу покачивались ряды черных бескозырок. Новый верховный главнокомандующий действовал спокойно и деловито. Не прошло и получаса, как все часовые ставки были сняты.
Иван Ситный и Седойкин ни на шаг не отставали от своего командира. Мирон шепелявил из-за разбитой в стычке губы:
— Слышь, Иван, а ты в этом городу раньше бывал?
— Не, не доводилось…
— Красиво. И церквей тьма. Ну а генерала Духонина когда-нибудь видел?
— Не доводилось встречаться, а говорят — шкура.
— Говорят, это точно. Вот бы на него хоть одним глазком взглянуть, а то сколькими слухами пользовался, а живьем не видел никогда.
— Теперь посмотрите, будем судить его именем революции, — сказал главковерх.
Духонин сидел в накинутом на плечи пальто с каракулевым воротом — шея выпирала из воротника, отчего генерал походил на взъерошенного черного грифа — и, казалось, перебирал четки. На самом деле он непроизвольно шевелил белыми пальцами. Сохранить полную невозмутимость, с какой генерал намеревался встретить красного прапорщика, не удалось: пальцы выдали. Впрочем, у него хватило самообладания не оглянуться на скрип распахнувшейся двери, он продолжал «перебирать четки». Головы он не поднял, излишне сосредоточенно смотрел на сколотый угол стола, будто желая непременно выяснить, кому это понадобилось портить казенную мебель. Он слышал, как за его спиной стремительно прошел и остановился рядом новый главковерх, а у двери стукнул приклад.
— Духонин? — раздалось над самым ухом.
— Генерал Духонин, — поправил он, продолжая сидеть неподвижно. — В то время, когда вы, господин прапорщик, бегали с гимназическим ранцем, я уже закончил Академию Генштаба и должен вас предупредить…