Выбрать главу

— Который тут из вас генерал Бонч-Бруевич? Один из генералов медленно поднялся и вышел из-за стола. Тут же поднялась и дама, порывисто прильнула к нему. Глаза у нее сделались испуганными, да и генерал, должно быть, чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Усатый, как Мирон, и такой же рослый, он старался изо всех сил сохранить самообладание, сказал довольно непринужденно:

— Я — Бонч-Бруевич. В чем дело, товарищ?

— Главковерх Крыленко приказали вам немедленно явиться в ставку! — отчеканил Мирон, посмотрел на испуганную даму, добавил миролюбиво-ободряюще: — а я, стало быть, должен вас препроводить. — Он слегка стукнул прикладом, будто поставил точку. — Вы, мадам, не особо тушуйтесь: ничего с ними не случится. В ставке все спокойно, наведен полный порядок, и вам опасаться нечего.

Михаил Дмитриевич стал медленно облачаться в походную шинель. Потом легонько отстранил жену, ласково похлопал ее по руке, заставил себя улыбнуться:

— Лена, ничего страшного не случилось, не волнуйся, пожалуйста, и будь молодцом: меня всего-навсего приглашает для беседы новый верховный главнокомандующий. — Повернулся к посыльному, погасив улыбку: — Я готов, товарищ матрос, не будем терять времени, — сказал и первым вышел в распахнутые перед ним двери. Жена кинулась было следом, но у порога остановилась, будто запнувшись, прижала к подбородку кулачки. Она все еще была бледна. Михаил Дмитриевич кивнул ей — дескать, все будет хорошо — и вышел из квартиры в сопровождении великана-матроса.

Они шагали крупно, подстать один другому. Оба сначала сосредоточенно молчали. Под их ногами шелестела, похрустывала семечковая шелуха: Мирону еще никогда не доводилось сопровождать генералов, а Михаил Дмитриевич не считал возможным вести какие-либо разговоры в такой, прямо скажем, необычной ситуации. Он никак не мог взять в толк, почему Крыленко послал за ним простого матроса, а не генерала Одинцова, как было условлено накануне, когда специально к нему на специальном паровозе приезжал этот генерал по поручению нового главковерха. «Может быть, это арест? — думал он, теряясь в догадках, потом мало-помалу успокоился. — Ладно, приду в штаб, там все и узнаю».

Мирон украдкой присматривался к своему необычному спутнику. Он по достоинству оценил его выдержку и даже проникся к нему некоторой долей симпатии: «Генерал, а не заносится, ведет себя как следует быть, не выказывает своего звания, и жена у него, видать, хорошая баба. Другая бы при таком случае начала скандалить, а она только кулачки поджала — и ни-ни». Чтобы сделать приятное генералу, сказал, улыбнувшись:

— Жена у вас с характером.

— Что вы сказали? — переспросил Михаил Дмитриевич и даже приостановился.

— Жена, говорю, у вас славная, с понятием, а не как другие-прочие.

— Да, да… — рассеянно подтвердил Михаил Дмитриевич. Он был сейчас поглощен своими мыслями: «Зачем я ему понадобился? Возможно, хочет устроить допрос? Но с этим можно было бы и повременить, я не собираюсь бежать, подобно некоторым приверженцам Временного правительства. Я перед революционным народом чист, совесть моя не запятнана. Или, быть может, ему захотелось о чем-то посоветоваться со мной? Вряд ли он нуждается в моих советах».

— Послушайте, еще что хочу спросить, — прервал его мысли конвоир, — а как это в генералы выходят, по наследству сын от отца или еще как?

— Почему по наследству? Этому предшествуют годы учебы, а главное, конечно, призвание решает. Я, например, мечтал стать военным и стал.

— Не скажите, — скептически возразил Мирон, — здесь мало одних мечтаниев: мечтала девка после свадьбы девкой остаться, ан не вышло. Небось, отец с матерью дворяны были? Дворяны. Я вон в детстве хотел стать управляющим поместьем, а вышел в кузнецы! Одно слово — черная кость, ею пахать або гвозди заколачивать. — Мирон поправил винтовочный ремень, приноровился к шагу генерала и продолжал: — Еще хочу спросить…

— Спрашивайте, охотно отвечу. — На сердце у Михаила Дмитриевича немного отлегло: если бы это был арест, то конвоир вряд ли разговаривал с ним так добродушно-непринужденно. «Напрасно Лена так разволновалась, право, напрасно, — успокаивал себя генерал. — И этот конвоир довольно обходительный экземпляр, не грубит, расспрашивает вежливо, даже деликатно».