ТЕО
Он забыл у отца толстый свитер, который подарили на Рождество и который мать сказала не брать туда. Она не сразу заметила отсутствие свитера, но сегодня сильно похолодало, и она удивилась, что он его не надел. Она дико злится, это видно, она с трудом скрывает раздражение — Тео хорошо умеет его распознавать. Несколько раз она повторяет: «Все, теперь можно с ним попрощаться». Свитеру грозит гибель, его поглотит бездонная пропасть. Она подразумевает территорию врага, не называя ее впрямую. Место, где действуют неведомые законы, где одежда неделями ждет стирки и где вещи исчезают бесследно.
Тео дает слово, что заберет в следующий раз. Точно заберет, не забудет.
Ей трудно переключиться на другую тему, он это видит.
Когда Тео был помладше, лет до десяти она сама складывала ему сумку перед уходом к отцу. Выбирала всегда вещи похуже: некрасивые, изношенные, маловатые, потому что они будто бы оттуда долго возвращаются, а то и вообще не дождешься. В пятницу вечером она отвозила его на метро и отпускала у подъезда многоэтажного дома. Вначале Тео был еще слишком маленький и не мог сам ездить в лифте, поэтому отец спускался и ждал его в доме за стеклянными дверями подъезда. Родители не вступали в контакт, не смотрели друг на друга, они так и стояли — каждый со своей стороны стеклянной преграды. Как заложник, которого обменивают неизвестно на что, Тео шел к подъезду по нейтральной полосе и собирался с духом, чтобы набрать код. Через неделю, в пятницу, в тот же час, но на другом бульваре его отец останавливал машину, выключал мотор и ждал, пока Тео зайдет в дом, и потом трогался с места. В другом подъезде мама крепко обхватывала его руками и прижимала к себе. Она целовала его и время от времени останавливалась и гладила по лицу, по волосам, осматривала всего сверху донизу и снизу доверху и с облегчением переводила дух, словно он чудом выжил в неведомой катастрофе.
Он помнит, один раз — давно, он тогда только пошел в школу, — мать разбирала его сумку после возвращения от отца и не нашла там брюк, купленных несколько недель назад. Она бросилась перерывать всю одежду, словно то был вопрос жизни и смерти, она хватала вещи одну за другой и потом яростно отбрасывала их прочь. И еще раз убедившись, что брюк нет, вдруг зарыдала. Тео смотрел на нее в полном ошеломлении. Мать стояла на коленях перед спортивной сумкой, она вся тряслась и всхлипывала, и он чувствовал, что ей больно, эта боль волнами докатывалась до него, и только одного он никак не мог понять: с чего такая трагедия?
Мать стала причитать, что отец у него кретин, даже вещи сыну толком собрать не может (каждый раз, когда она говорила гадости про отца, он ощущал дискомфорт, внутренний разрыв, судорога сводила живот и от резкого звука закладывало уши); ему пришлось сознаться, что он складывал сумку сам. Он старался, собрал все свои вещи, но брюки пропустил, они наверняка были в грязном белье. И вдруг мать завизжала: «Эта гадина что, машину включить не может?»
Когда родители разошлись, отец съехал в другую квартиру, в которой и живет до сих пор. Он отгородил один угол гостиной, чтобы у Тео была своя комната. Несколько месяцев после развода отец встречался с другой женщиной, мать называла ее сукой или гадиной. Сука иногда приходила к отцу по вечерам, но на ночь не оставалась. Они работали на одном предприятии, познакомились, наверное, в лифте или в буфете, — Тео воображал их встречу, много раз проигрывал в голове сцену, хотя ему и трудно было реально представить, как выглядит офис — место, куда отец уходил каждое утро работать, где-то за окружной дорогой.
Он помнит весенний день, проведенный в Зоологическом саду с отцом и этой женщиной, ему было лет шесть или семь. Он прыгал на батуте, ездил на электрических машинках, разбивал стенку из кубиков. Потом еще днем они ходили по зеркальному лабиринту, потом сели в лодку и долго-долго, просто волшебно долго плыли по заколдованной реке. Потом он ел сахарную вату. Сука была такая симпатичная. Это она открыла им чудесный мир, огражденный заборами и турникетами, где властвовали дети. Эта женщина явно имела к Зоологическому саду какое-то отношение, знала все его закоулки. Это она вела их, показывала, на какую аллею поворачивать, раздавала билетики на аттракционы… Отец смотрел на нее с таким обожанием и так слушался, что Тео решил, что весь сад принадлежит ей.
Но назавтра, вернувшись к матери, он почувствовал резь в животе. На душе было очень тоскливо. И стыдно. Он же веселился вместе с этой женщиной, брал у нее подарки.