Они вошли в лифт, чтобы спуститься на первый этаж. В лифте, чтобы не видеть свое отражение в зеркале и не встретиться взглядом с этой женщиной, он стал перевязывать шнурки.
Она идет рядом с ним решительным, быстрым шагом.
Тео слышит, как колотится сердце — в желудке, в том месте, которое первым теплеет и расслабляется от алкоголя.
Ее нельзя пускать за порог его дома. Ей нельзя входить в квартиру отца и тем более с ним разговаривать.
Если она переступит порог, все рухнет к черту. Любым способом надо ее удержать, отвести. Не дать приблизиться.
Они идут к метро. Он приноровляется к ее шагу. Она чувствует, что они движутся в одном темпе. На секунду снижает бдительность, и Тео использует этот краткий миг, чтобы рвануть с места.
Он бежит до потери дыхания по бульвару Гренель, бежит не оглядываясь, первая станция впереди — «Камбронн», линия 6, он на всякий случай пробегает мимо, вдруг она догоняет, еще быстрее мчится к следующей станции.
«Севр» — «Лекурб» — пересадочная станция. Он забирается по лестнице, перешагивая через четыре ступеньки, попадает на линию надземного метро. Он смеется. В последнюю секунду перед закрытием дверей прыгает в отходящий состав.
Вырвался.
А тетка так и стоит, небось, столбом. Даже ойкнуть не успела.
ЭЛЕН
Вчера я объявила в классе, что после каникул будем говорить про размножение, и тут же выскочила Роза:
— Мадам Дестре, а вот у вас есть дети?
Я ответила, что нет, и продолжила урок. Обычно, когда меня об этом спрашивают, я как-то отшучиваюсь. А тут вот не смогла.
Да уж, ударов мне досталось немало, но я так и не выдала тайну. Мне тридцать восемь лет, и у меня нет детей. Нечего предъявить — ни фотографии продемонстрировать, ни имя-возраст сообщить, ни смешных историй или детских словечек, чтоб было что пересказывать. Я прячу глубоко внутри, втайне от всех, мальчика, которого у меня не будет никогда. В моем исполосованном чреве гнездится целая куча детей: с прозрачной кожицей, крошечными белыми зубками и шелковым пухом на голове. И когда мне задают вопрос — а это случается каждый раз, когда я знакомлюсь с кем-то (особенно если это женщина), сразу после вопроса о профессии (или непосредственно перед ним) меня обязательно спрашивают, есть ли у меня дети, — я каждый раз сдаюсь и сама черчу белым мелом по земле невидимую черту, которая делит мир на две части: женщины с детьми и женщины без детей, и мне хочется сказать: «Нет у меня детей! Но посмотри, сколько их, нерожденных, у меня в животе! Смотри, как они приплясывают в ритм моим шагам и как хотят, чтобы я их все время тискала, смотри, как много во мне накопилось любви, хоть меняй на золотые слитки, сколько энергии я не растратила и ей еще надо найти применение, смотри, какое во мне горит любопытство — наивное, неукротимое! Смотри, сколько во мне самой еще детского — от невозможности стать матерью или благодаря ей».
Давным-давно один мужчина бросил меня, потому что я не могла иметь детей. Теперь у него есть дети, и он каждый вечер засиживается в офисе и приходит домой как можно позже, чтобы меньше их видеть.
Просыпаясь по ночам, я часто задаю себе один и тот же вопрос. Почему я ничего не сказала? Почему я терпела это кружение колеса фортуны и никому не жаловалась, не звала на помощь, почему позволяла отцу снова и снова устраивать игры по станциям, викторины, сюрпризы и пинки, почему я на него не заявила? Ну же, Элен, соберись, это вопрос из области истории или скорее психологии, почему ты помалкивала? Не знаешь? Какая досада! А ведь выигрыш, Элен, мог быть в два раза больше.
Но на самом деле я знаю.
Я знаю, что дети укрывают, оберегают своих родителей и что обет молчания иногда приводит к гибели.
Сегодня мне известно то, чего не знают другие. И я не должна закрывать фгаза.
Иногда я говорю себе: неужели взрослеть нужно только ради этого? Чтобы возместить испорченное, то, чем обделили в самом начале. И сдержать обеты, данные ребенком, которым ты был.
Я не послушалась советов Фредерика. Я продолжаю наблюдать за Тео в коллеже. Я стою у окна, и как только ученики выходят во двор, я ищу его силуэт. Если удается распознать его в толпе других детей, напоминавших железную стружку на магнитном поле с их странными притяжениями и отталкиваниями, всю перемену я слежу за тем, как он двигается или уклоняется от контакта, — в поисках разгадки.
Под каким-то предлогом я посмотрела у завуча по воспитательной работе сведения, которые ученики давали в начале года. Я нашла там адрес его матери.