— Не стоит, сеньор, — устало улыбнулась ему Гваделупе. — Я не знаю, в чем был смысл этой небольшой драмы, устроенной Ви, но, начинаю подозревать, что она предназначалась даже не для меня, а для вас.
Горо еще больше нахмурился и покачал головой.
— Ви меня иногда… удивляет, — произнес он вместо ответа.
Гваделупе кивнула.
— Ей долгое время удавалось производить впечатление взрослой женщины, в этом она действительно меня обманула, — мама Уэллс усмехнулась. — Но нет, внутри — сущий ребенок. Теперь я понимаю, почему она вас выбрала.
Такемура задумчиво посмотрел на нее. Но ничего не сказал.
— Если Ви считает, что здесь ей не место — то так тому и быть. И теперь она явно считает, что ее место с вами. Вам же и решать, что с этим делать.
Ви была не отсюда. Родилась и выросла на другом конце Найт-сити, в районе, который вовсе был будто бы из другого мира.
В Хейвуде Ви всегда бы выделялась, и без разницы, сколько неокитчевых шмоток смогла бы на себя нацепить, как завязала бы волосы и накрасила глаза. Манера речи, то, как человек держит себя, рефлексы, неискоренимо въевшиеся в нейронные пути — их нельзя изменить по щелчку пальцев.
Для Хейвуда она навсегда останется «esa puta de Arasaka»{?}[исп. та шлюха из Арасаки]. Именно эта мысль неожиданным лезвием врезалась ей в голову в один день из дней ее «новой жизни», когда Ви бездумно, по старой привычке листала на сайтах каталоги с одеждой. Следом пришло и внезапное сожаление — она не могла потратить невероятную сумму на блестящие, отливавшие алой кровью прекрасные туфли, привезенные в Найт-сити из Японии. Сожаление, смешанное со злостью.
Большинство в Хейвуде даже не вкладывало в «прозвище» отрицательный смысл. Оно было просто… определяющим. Джеки, конечно, разбил пару носов за него, но это мало чем помогло ситуации. Ее просто перестали так называть в лицо, но не за спиной.
Ви понимала, что даже проживи она здесь полвека, то все осталось бы также. Puta de Arasaka. Ей бы до конца жизни напоминали, что она не отсюда. Напоминали бы, откуда она пришла.
Поэтому она сняла квартиру подальше от Хейвуда, в муравейнике-мегабашне — не потому, что ей внезапно захотелось «самостоятельности». И конечно же она и там моментально привлекла к себе внимание.
«Можно вывести корпората из корпорации, но не корпорацию из корпората», — сказал ей как-то в шутку Джеки, но слова стали пророческими.
Но все же мегабашне было иначе: слишком много людей, все изначально были друг другу чужими. Большинству было неважно кого ненавидеть: бывшую корпоратку с 78 этажа или копа с 77. Хватало собственных проблем, чтобы ненависть превращалась в нечто большее.
Мама Уэллс же отличалась от остальных. Она дала ей то, чего Ви никогда не видела от собственной матери: искреннюю заботу и поддержку. Гваделупе всегда считала ее тем самым «хорошим человеком».
«Ты умная девочка, Ви, но никто не застрахован от ошибок, прими их и иди дальше, чтобы не совершать снова».
После того рокового дня Ви думала только о том, что она совершила ошибок еще больших. Понимала, как тяжело сеньора Уэллс переживала смерть сына. Она никогда не винила Ви, и той было от этого только хуже.
Ви было бы проще, если бы мама Уэллс считала бы ее последней дрянью, возненавидела и забыла бы о ней. Учитывая свою предрешенную смерть, Ви даже не могла предложить ей свою поддержку — из простого опасения, что Гваделупе рано или поздно придется хоронить уже названую «дочь».
Иногда Ви думала, что она и в самом деле дрянь. Поскольку заставила себя отсечь от себя все мысли о потере, не думать и не вспоминать — чтобы не уйти снова в состояние первых дней после смерти Джеки. Чувство, что она бесконечно тонет, задыхается, и что есть только один выход прекратить свои страдания.
Когда она уже приставила к своей голове пистолет и положила палец на спусковой крючок. Именно тогда раздался неожиданный звонок с незнакомого тогда еще номера.
Кусок ее души был безжалостно вырван, и ничто бы не смогло восстановить его — поэтому Ви заставила себя не вспоминать. Отсечь. Забыть. Чаще всего получалось. Однако в какой-то момент все становилось еще хуже — когда она понимала, что отказываясь от него, стремясь забыть, предает его.
И чем больше она отдавала Такемуре — свою душу, часть за частью — тем реже, но все сильнее иногда ее жгла совесть. О том, что она просто неблагодарная сука без памяти.
Охлаждала всегда ясная и четкая мысль — нужно лишь было вспомнить, благодаря кому Ви осталась жива и ради кого, фактически, продолжала дышать.
Совесть же, по ее опыту, рано или поздно умолкнет. Преданность и принципы останутся с ней.
— Это был… весьма странный поступок с твоей стороны.
Ви не обернулась, хотя сразу заметила его приближение. Молчала. И только поплотнее накинула на себя куртку — день клонился к закату и уже забирал, а не отдавал тепло. Теплым был только капот нагретой на солнце машины Такемуры, к которой она прислонилась.
Он встал почти совсем рядом, тоже прислонился к машине.
— Но я, кажется, понял, что ты пыталась мне сказать. Это было очень странно, но… интересно.
Ви хмыкнула. Она сама не до конца поняла, что хотела «ему сказать», а он понял. Чудеса проницательности.
— Прости, — еле слышно выдохнула Ви, все еще избегая его взгляда. Она чувствовала, как он изучает ее лицо, отчего по ее телу пошли мурашки.
Было стыдно. Немного. С другой стороны — он ведь и так уже давно понял, что она импульсивная и глупая? Так и сейчас Горо вряд ли открыл для себя что-то новое.
Жалеет наверное только, что пошел у нее на поводу.
— Хотелось показать ей, какая я на самом деле. Чтобы забыла и не вспоминала. Тебе хотелось показать, напомнить… как живут люди вне корпораций. Что чувствуют от потери. Но оказалось, что это скорее тебе есть что мне рассказать.
Ви усмехнулась. Наконец посмотрела ему в глаза. В его взгляде не было осуждения, и она внутренне выдохнула.
— Не думаю, что это может быть что-то, действительно достойное упоминания, — серебро в его лисьих глазах поймало блик закатного солнца, в них появился намек на улыбку, — как и у тебя, Ви?
Что это? Легкий упрек в ее голосе? Она прикусила губу.
— Некоторым историям лучше остаться в прошлом. По крайней мере — сейчас.
Он медленно кивнул в ответ.
— Разделяю твое мнение. Если позволят обстоятельства — мы можем вернуться к ним. И если ты захочешь.
Ви удивленно моргнула. Осторожно проследила, как Такемура медленно отошел от машины и сделал пару шагов, словно бы в задумчивости.
Ей показалось, что вот сейчас он ей тактично намекнет, что неплохо бы и прощаться. Потому что ему явно было достаточно ее самой и ее странных действий на сегодня.
— Вечереет.
Ви молча кивнула в ответ. Горо посмотрел на нее и, уже явно усмехнувшись, спросил:
— У тебя еще остались «нерешенные дела»? Дальние родственники? Может, невыплаченные долги?
Она неуверенно улыбнулась. Опустила глаза.
Интересно, вышло бы еще раз? У нее в запасе на «показать» еще был целый клан кочевников. Согласился бы Горо и на эту поездку? Очень сомнительно, но он же удивлял ее и до этого.
Ви представила первое радостное удивление Панам. Почти услышала ее громкий возглас: «так вот что это за мужик, к которому ты постоянно подрываешься на сверхзвуковой!»
Но дальше все стало бы слишком сложно. И слишком непредсказуемо. Намного сложнее, чем с мамой Уэллс. Горячая кочевница церемониться бы не стала. И от чего-то Ви была уверена, что с Такемурой они точно не поладили бы.
Не говоря о том, что Панам тоже бы сложила два и два… но в отличие от Гваделупе не отпустила бы ее, а связала и заперла в надежном месте.