- Господь всеблагой! Где ты отыскал эту вонь, камергер? От тебя смердит так, словно ты лазил на елку и вымазал зад в смоле!
Раин сдержанно улыбнулся
- В лавке было темно, и я ошибся настойкой.
- Или не ошибся, чтобы меня подразнить и попугать. Ты знаешь, что я ненавижу эту этаретскую вонь. От них вечно пахло елкой. Вот отвоюем, и я продам все леса корабелам - пусть рубят.
- Пока что, увы, война только начинается, моя госпожа.
- Все еще впереди.
- Да. Моя госпожа, мне будет позволено задать вопрос?
- Когда я тебе запрещала?
- Завтра в Хаар входит мой отряд...
- Ты долго его собирал...
- Зато какие молодцы! Я прошу позволить мне лично вести его в Навригр.
- Господи, да я без тебя тут совсем со страху умру. И что тебе там делать?
- Моя госпожа, там я как раз найду для себя применение. Здесь мои дела закончены - все войска прошли, мой отряд последний. Остается только стража.
Беатрикс подумала, что со дня на день должен появиться Ниссагль, и разрешила:
- Ладно. Только оставь два десятка этих своих молодцов - возможно, я сама решусь-таки прогуляться до Навригра.
- Еще, моя госпожа...
- Что?
- Нельзя ли мой отряд разместить на одну ночь в Цитадели? А то собирались-собирались построить казармы на Дворянском Берегу, да Ниссагль с Ганом все деньги куда-то подевали.
- Не волнуйся, отдали в рост. К весне вернут с прибылью. Я только не могу понять, зачем селить солдатню в Цитадели? Пусть кормятся по домам в городе. Не думаю, что будут возражения. А Цитадель не казарма.
- Госпожа моя, я понимаю, что Цитадель не казарма... Однако же ставить их в городе - это высылай квартирьеров, возня до ночи, шум. И потом, они здоровенные парни, всякое может случиться. А тут они просидят ночку в тепле и с песнями уйдут в Навригр. Кормлю за свой счет!
- Ладно, я поняла, что ты не отстанешь. Сколько человек в отряде?
- Две сотни конников. И так рвались в драку за вас, все как один!
- Еще и конники... Ладно, как раз в уплату за постой и оставишь мне десятую часть своего отряда. - Беатрикс устало вскинула голову и посмотрела на камергера. С тех пор как она отдалила его от себя, он стал почему-то куда ловчее на язык. Вот и сейчас уговорил-таки ее, хотя очень тут нужны лишние двести человек.
А охрану для нее с Ниссаглем вполне подобрали бы из оставшейся стражи.
- Когда они прибудут?
- Завтра днем, моя госпожа. Очень бравые парни. Вы получите удовольствие, когда на них посмотрите. И главное - эмандеры, не какие-нибудь наемники: Я нарядил их с иголочки за свои деньги.
- В какие цвета? В свои, поди?
- Как можно! В цвета Эманда!
- Мог бы и в свои.
- Признаюсь, у каждого есть и кот д'арм...
- Ну-ну. Хотела бы я знать, под какими цветами идет Аргаред?
- Это любопытный вопрос. Рингенские наемники избирают себе цвета и их количество сообразно тому, сколько монет у них в мошне. Судя по тому, что Аргаред требовал от них являться со своим оружием, в этот раз они будут выглядеть средненько, да и драться неважно. И потом, под какими ему выступать цветами? Эмандские мы общими усилиями опорочили, так что они, по его понятиям, годятся лишь на то, чтобы убирать залу в блудилище. Остаются его собственные зеленый с серебряным, если мне не изменяет память. Он, наверное, лелеет мысль в случае победы вообще отказаться от желтого и лилового. Вообще, если бы им удалось победить" они долго ломали бы головы, какой новый герб выбрать вместо опозоренного черного песика. Кстати, знаете ли вы историю с черным псом?
- Нет. Что это за история?
- Я тоже раньше не знал. Мне мать рассказала. Попечительница-то меня держала в неведении. А дело было так: когда Этарет вышли после странствий из леса, они увидели равнину до самого горизонта, и поскольку дело было на закате, а глаза у них от света изрядно отвыкли, то равнина показалась им фиолетовой, а небо - золотым. Прямо перед ними был холм, а на холме стоял черный волкодав и нюхал воздух. И вот он приблизился к ним и не залаял, не зарычал, но и не стал ласкаться, а повел за собой и привел к богатому, полному народа городищу. И потом сопровождал от города к городу, пока весь Эманд не был завоеван. Вот так этот пес и попал в эмандский герб. Этарет утверждают, что это была Сила в образе пса. А черный люд зовет это Судьбиной или Долей.
- А песик-то не больно верный. Для Этарет старым хозяевам изменил. Потом от них ко мне переметнулся. За что я его и люблю, песика-то этого.
- Так он всю жизнь переметываться будет. Знать, порода такая.
- Ну, если он хозяев раз в тысячу лет продает, то на мой век его верности хватит. И вообще, может, он к людям вернуться решил? Не этаретский у него вид. Я еще удивлялась, почему у них золото в гербе. Да и лиловый они редко носят. И пес. Еще бы корову в герб взяли. Ведь могло так быть - вышли, как ты говоришь, на холм, а там рыжая худая коровенка. И мухи на глазах сидят. И хвост в репьях. И вымя до земли. И...
- Слышал бы тебя Аргаред. - Раин осекся. Он только в постели звал ее на "ты".
- Эй, дружок, мы не на ложе! - Беатрикс жестко усмехнулась, глядя на него в упор. - И я тут королева. Смотри, не забывайся. Вот если Аргаред победит и ты к нему переметнешься - ты ведь тоже из породы эмандских псов, - тогда и будешь звать меня на "ты".
- Прошу простить меня, ваше величество, госпожа моя! - Раин поклонился и поспешил исчезнуть.
Беатрикс проснулась и сразу встала, хотя можно было спать хоть весь день дел никаких не предвиделось. Она ждала Ниссагля и все больше тяготилась одиночеством в растерявших отчего-то весь уют покоях, облицованных от пола до потолка резным деревом. Она любила дерево, теплое на ощупь. Но теперь и дерево стало холодным, как камень. Бесстрастная Ярвин убрала ей волосы назад и помогла одеться. Беатрикс путалась в складках, трещали нитки, и она ругалась шепотом, забыв, что можно просто выбранить служанку. Вспомнила, только когда увидела ее распаренное от старания и страха лицо, и со внезапной злостью сдавленно крикнула: "Дура!"
Ярвин дура. Хена далеко. Хена скучает в похожих на шкатулки комнатах неведомого шарэлитского дома, где, кроме Алуна, и спать-то не с кем. Сегодня должны прийти Райновы солдаты - вот бы где Хене разгуляться. Уж десяток бы за ночь точно перепробовала, сучка! Вдруг застыдясь, Беатрикс вспомнила свои давние приключения в темных кладовках. Солдаты теперь среди ночи менялись в караулах, и немало служанок таилось по углам; расставляя соблазнительные пахучие силки, но охотиться за столь немудреными наслаждениями ей уже скучно. Да и неуместно как-то...
Никогда она не сможет побрызгать с пальцев на волосы лилейную настойку, надеть платье на голое тело без чулок и рубашки, чтобы жесткие швы щекотали разгоряченную кожу, набросить широкую накидку с объемистым капюшоном, в тени которого тонет лицо. А потом встать за углом, поджидая, пока пройдет развод, сделать из темноты знак - и кто-нибудь шагнет во мрак, под колыхающийся купол лилейного запаха, и обнимет за талию, вжимая пальцы в бок, и нарочито грубо стиснет грудь, а потом будет низкая дверь в кладовку, и торопливое сбрасывание одежд, и...
Она затрясла головой. Она так больше не сможет. Никогда.
Впереди был пустой день - стой у окна, прижимаясь лбом к переплетам, тревожься, жди - так мужа ждут - маленького заснеженного уродца. Пустые залы дохнули в лицо холодом, серый отблеск лежал на шлемах стражи. Караулы удвоили.
Было тихо. Звук шагов дробился под стрельчатыми сводами. Она прислонилась к стене возле окна. Ворота раскрылись, и во двор, приосанясь. въезжали на рысях Райновы конники в его цветах - красное и белое. Ее передернуло - мог бы и в цвета Эманда одеть. Много воли взял. Раз, два, три - уже весь двор был ими запружен, они быстро спешивались и разбегались...
Из-под стены вдруг выкатилась пара дерущихся - красно-белый конник Раина и дворцовый стражник. Потом выскочили еще двое, схватившиеся на мечах, заплясали на снегу, один из них тоже был дворцовым стражником. К ним подбежал красно-белый, ловким взмахом клинка подсек стражника сбоку, свалил в снег, подхватил край суконного плаща и привычно отер клинок...