Правда остаётся навсегда.
Моргот открыл мне глаза на мир, показав Искажённую Арду такой, какая она есть на самом деле, и чего стоит.
Перед тем, как вывесить «трофей» на всеобщее обозрение, враг сказал, что я слишком наивен, думая о братьях и своих воинах, как о героях. Я не поверил. Только снова и снова, из последних сил смотря в безжизненные бездны глаз Айну, повторял слова Клятвы.
Шли годы. Бесконечно и мучительно. Арда менялась, поднялись на небосклон Итиль и Анар, началась новая Эпоха, а мне оставалось лишь бороться с болью, вися на скале над пустынной равниной, бывшим полем боя, и, твердя текст Клятвы, сражаться с собственной слабостью, заставляя себя бороться до конца и ни под какими пытками не просить пощады у врага! Я прогонял мысли о том, что ни один из тех, кого я пожалел и не взял с собой на те проклятые переговоры, ни один не попытался освободить меня! Этому не может быть оправданий!
Истина о «семье» осталась в душе незаживающей раной и после спасения.
Я часто слышал, как Клятву отца называли проклятием. Если бы эти глупцы только знали, что живы исключительно благодаря нескольким строкам текста, который напоминает мне, что враг для меня только Моргот, а не братья, соратники или мнимые друзья.
Повторяя Клятву, я шёл вперёд и впереди. Это был мой долг, ставший смыслом жизни. Как можно идти против него? Я дал слово, и для меня это значило, что его надо сдержать.
Это не пустой звук!
Это слово Нельяфинвэ Майтимо Руссандола, старшего сына Феанаро Куруфинвэ, главы Первого Дома Нолдор!
Конечно, поклясться может каждый, нарушить слово, как оказалось, тоже. Но, данная мной, Клятва была нерушимой, независимо от всё возрастающей цены.
========== Хей, не обижался на отца за то, что он пошел жечь корабли без тебя? ==========
В Средиземье мы с отцом и братьями плыли на разных кораблях, только близнецы, как всегда были неразлучны. Плыли во тьме, стараясь не терять друг друга из вида, но, разумеется, случалось разное.
Так как вопрос не о плаванье, не стану вдаваться в его детали, скажу лишь — было страшно. Часто накатывало отчаяние, казалось, мы не доплывём. Это потом я не раз в порыве думал, что лучше бы не доплыли, но во время пересечения моря мне очень не хотелось умирать. И было чувство ответственности. Кто, если не мы?
Валар могли говорить что угодно, и пусть даже нельзя победить Моргота, но его можно отвлечь на себя, чтобы он не совался больше в Аман, не убивал наших близких.
«Теперь, — думал я, — Моргот пройдет в Валинор только по нашим трупам, но это ему будет очень дорого стоить!»
Когда мы увидели землю, возникло противоречивое чувство: пьянила радость от понимания, что под ногами снова будет твердая земля, но теперь мы должны были вновь встретиться с отцом и братьями и посмотреть в глаза друг другу. Время шло, боль от смерти деда Финвэ притупилась, горячие головы остывали. Многие стали забывать, зачем бросили вызов устоявшемуся порядку.
Ценности стали подменяться, и я слышал не раз, что в Средиземье мы плывём ради камешков Феанаро. Одного такого умника я… Отпустил с миром…
Но я отвлёкся. Когда мы доплыли, я сразу понял, что отец теряет авторитет в глазах тех, кто пошёл за ним, и передо мной снова, в сто тысячный раз встал выбор: оставаться хорошим сыном или брать лидерство. У меня не было авторитета и заслуг, но зато на мне не было клейма «лучшего из нас», которое и подвело отца. Ему слишком многие и слишком сильно завидовали. Быть лучшим — увы, не дар, а проклятие. Настоящее, не пустые слова Намо Мандоса.
В Лосгаре я сразу начал готовить корабль, который стал моим, к отплытию. Тогда и случилось «безумие», о котором так любил твердить полудядя.
На самом же деле было не безумие, а вполне ожидаемая развязка. Отец подозревал: авторитет лидера уходит песком сквозь пальцы. А ещё я видел в его глазах… Наверное то же, что потом увидел Кано в моих, когда он заплакал, не в силах отвести взгляд, и только в ужасе прошептал «Майти, прошу, не надо!»
Я тогда не до конца понял, что произошло, но позже, увидев пылающие корабли, ничуть не удивился. Валар предрекли нам предательства, и в это слишком легко было поверить. Наверное, отец уже всё решил для себя, но не хотел оставить нас совсем без армии, полагая, что если некуда отступать, предательства не будет.
Помню, как испугался за него — подумал, отец сжёг и себя вместе с кораблями. Я побежал ближе к пламени, несмотря на нестерпимый жар и удушающий дым, кричал, звал… А потом увидел живого родича, покрытого копотью, с нашим знаменем в одной руке и пылающим факелом в другой, от которого запаляли стрелы, уничтожавшие флот.
Кстати, не верьте сказкам про пламя до небес. Оно не было таким высоким, как о том говорил полудядюшка Ноло.
========== Почему ты принял решение отдать корону нолдорана своему дяде? ==========
Полудяде.
Так ли важен венец на голове?
Дала ли Морготу корона с украденными сокровищами власть? Нет. Моргот обладал властью, потому что он один из Айнур, и мог вовсе не носить никакой короны.
Даст ли отнятый шантажом венец верховного нолдорана могущество и уважение?
Что станет с врагами короля, лишёнными статуса?
Эти вопросы терзали душу, которая только успела понадеяться на покой после спасения из плена.
Армия Нолофинвэ была больше, чем у Первого Дома, и передо мной встал тяжёлый выбор: биться, проливая кровь эльфов за корону отца и, вероятно, погибнуть от рук полуродни, выжив в плену Моргота, или уступить и сохранить остатки своего народа.
Где-то в глубине души желание отомстить собратьям толкало на тщеславный поступок, я даже придумал речь, которую скажу перед воинами, прежде, чем они снова станут братоубийцами, однако слова были произнесены совсем иные.
Нолофинвэ — Мудрый Финвэ, наречённый мной не последним из мудрецов, стал королём и оставил нас, род Феанаро, в покое. Возможно, он чувствовал себя отмщённым, а я представлял, как мой венец, сделанный из меди, на его челе отвратительно окисляется, уродуя прекрасные некогда черты. Полудядя угрожал мне сталью, а я мечтал, что однажды его остановит мой родовой металл.
Отдавая власть, я тешил себя тем, что поступаю лучше всех, кого знал. Моргот ради короны уничтожал мир, в котором жил, Ольвэ ради власти бросил свой народ на убой, Нолофинвэ, Финдарато и Артанис — потащили подданных в самоубийственный поход через льды, а теперь полудядя решил заставить своих воинов убивать нас.
Хочет носить венец верховного нолдорана? Пусть. Мечтает восседать на троне? Пожалуйста. Рассчитывает получить особый статус? Хорошо. Думает, сможет управлять Нолдор?
Ответ я, конечно, не озвучил, но «не последний из мудрецов» довольно быстро сам его узнал.
========== Как ты относишься к Тургону и его королевству? ==========
Турукано был из тех втородомовцев, кого считалось нормальным не замечать. Ничем не примечательный, кроме титула принца, Нолдо жил спокойно и мирно, и в основном не участвовал ни в конфликтах, ни в пышных гуляньях. Известия о нём долетали только в случае их крайней важности: Турукано родился, Турукано женился, Турукано родил дочку. Вот, собственно, и всё.
Не имея в отношении второго сына второго сына Финвэ опровержения привычному факту, что дети Индис и их потомки — враги Первому Дому, я не думал о принце ни в каком ключе — не вредит явно, и хорошо.
Однако многое изменилось потом. Когда не последний из мудрецов вынудил Первый Дом признать его верховным нолдораном, разумеется, добровольно, потому что даже после Хэлкараксэ войско Нолофинвэ оказалось больше нашего, я был уверен, что все без исключения, даже те, кто когда-то были друзьями мне, рады новому владыке, счастливы отмщению за сожжённые корабли и потери во льдах, в которых, разумеется, не был виновен ни Нолофинвэ, ни Финдарато, а исключительно мой безумный отец и его безвольные сыновья, не имеющие собственного мнения.