— Доколе буду слушать наветы да измышления? Посланные тащут каждый своё и невразумительное, только беспокойство лишнее рождают.
— Так ведь, государыня, что ни депеша от светлейшего, готовь мильон, — выступил вперёд и заговорил певучим голоском новый генерал-прокурор Вяземский, старичок тихий и благообразный. — И куды только деваются... А взять-то откуда?
— То твоя забота, генерал-прокурор, я ведь соображаю, что прежде чем дать, то сыскать надобно.
— Прости, коль обидел, матушка. — Вяземский, сверкнув лысиной, поклонился. — О державном пекусь.
— А я о своём, что ли? — не унималась императрица. — Еду! Зовёт меня князь давно, а я всё не решаюсь. Подумайте, господа сенаторы, ежели деньги враспыл пошли, какой резон светлейшему приглашать меня? Значит, есть чем похвалиться! Решено: еду.
Подвижничество Потёмкина в Тавриде было клеветой облеплено, как тухлое мясо мухами. Союзников в Петербурге, считай, не имел — ни когда настойчиво просил Екатерину посетить Южную Пальмиру (употребим этот образ потёмкинской мечты), ни когда два года готовил поездку. Впрок, зная, что своего добьётся — строил почтовые станции, заготавливал табуны лошадей для перепряжки в пути. Возводились усадьбы, достойные принять именитых гостей, ровнялись дороги, благоустраивались города и сёла по ходу следования, перестраивалась и передислоцировалась к югу армия, которой предстояло охранять царицу в пути, а затем стать мощным щитом на юге России. Заметим: ни одного бросового дела, всё шло на цивилизацию, благоустройство, развитие края. И до сих пор бежит через Белоруссию и Украину Екатерининский шлях, и нет-нет да встретишь добротную каменицу екатерининской версты в западных краях...
Поезд императрицы, отправившийся из Петербурга в Крым, состоял из 14 карет и 124 саней с сорока запасными, на каждой станции перепрягались и пересёдлывались 560 лошадей. Ночные переезды освещались кострами и смоляными бочками через 30 саженей по всему пути.
После Киева, где была длительная остановка, — ожидали, пока сойдёт лёд с Днепра и стечёт шалое половодье, — с 22 апреля продолжили путешествие по воде. По свидетельству французского посланника Сегюра, сопровождавшего Екатерину вместе с германским послом Кобенцлем и английским Фитц-Гербертом, флотилия насчитывала 80 судов с тремя тысячами матросов, одетых в специально пошитую форму. В головной линии двигались семь галер — больших, нарядных, отделанных бархатами, шелками, золочением. В них каждый почётный гость имел отдельный кабинет и спальню, на каждой галере играл свой оркестр. Поход сопровождался громом пушек, по берегам следовали отряды казаков, все строения, видимые с воды — и какой же русский не любит показухи, — были изукрашены цветами и триумфальными арками. Под городами выстраивались полки.
Во время встречи Екатерины с императором Австрии, Иосифом II и бывшим любовником царицы польским королём Станиславом при Каневе «мало ели, мало говорили, много пили», каждый тост за здравие особ царствующих сопровождался пушечным салютом. Ночью по склону горы по-над Днепром пустили огненный ручей из нефти, состоялся фейерверк из ста тысяч ракет. Флот был богато иллюминирован, пели хоры, звучала музыка.
Стоила ли игра свеч? Да, стоила. Это подтвердили злобствующие ненавистники Потёмкина и подымающейся России, пустившие в оборот миф о «потёмкинских деревнях». Скорее всего, это были пруссаки или французы, крайне обеспокоенные ростом влияния России на юге, им надо было во что бы то ни стало притушить блеск и истинный смысл гигантского спектакля, ошарашившего Европу. А истинный смысл был в том, что ко времени путешествия на земле российской ожил огромный край с десятками городов и сотнями сел, крепостей, застав, а население его за четыре года увеличилось с двухсот двадцати до восьмисот тысяч. По тем временам совсем немало. Мифом хотели утешить себя...
2
Дорога шла степью — ровная, широкая, с аккуратно отрытыми кюветами, обсаженная обочь молодыми топольками, стоявшими, как свечки. Земля уже почти очистилась от снега, но кое-где ещё белело в низинках. День вставал румян и по-тихому радостен, наполненный тем томлением природы, когда земля, отдаваясь ласкам проснувшегося светила, смотрела в небеса, потянутая поволокой дымки. Лёгкий морозец ещё сковывал свежую насыпь песка, смешанного с гравием, и копыта лошадей звонко цокали в тишине. Коники шли резво, и возница-солдат не понукал их, лишь изредка посвистывая, может, для того, чтобы не уснуть. Вслед за кибиткой рысило до полуроты драгун. На горке показался караул — полосатая будка и шлагбаум, не менее полосатый. В отдалении — домик для команды.