— Вот гений, который прикидывается дурачком, — шепнул Сегюр Кобенцлю.
— Он попирает классический прусский строй. Так нельзя победить.
Император Иосиф тоже обратил внимание:
— Нечто новое в тактике? — Он обратился к де Линю.
— Опробировано в прошлой турецкой войне, Ваше Величество.
— Отказ от прусской военной доктрины, не так ли? — Это уже к Кобенцлю.
— Полный и бессмысленный. — Кобенцль попал опять пальцем в небо.
— А русские прусских всегда бивали, господин посол, — ответил Суворов. — И нынче побьём. Прошу в поле, господа. С Богом, — махнул он трубачу, и тот заиграл атаку.
Когда генералы покидали палатку, Екатерина придержала Потёмкина.
— Мне не даёт покоя авантюристка, именующая себя дочерью Елизаветы. Покамест подолом мела паркеты в Германии и Париже, мирилась я. Бог с ней, дурочкой... Но вот доносят мне, что нынче, окружив себя мятежной польской шляхтой, льнёт к Алёхину. Орловы вовсе мне не друзья... Меж дворами Европы пущено подложное завещание Елизаветы, поляки ладят посольство к султану в поддержку самозванки.
— Напрасно, Катерина, ты грубо обошлась со Станиславом, он не врагом, союзником нам нужен. А ну как стакнётся с Францией да Пруссией?
— Пусть место знает своё, а то усы сивые, а в голове туман розовый. Надобен мне человек, чтоб к Алёхину послать в Неаполь. Писать нельзя, всё на словах, да и присмотреть бы за адмиралом...
— Есть такой человек, Италию знает, и неведом при дворах... Хотя он и тут мне надобен без меры.
— Неужто есть дело более значительное, нежели моя честь? Вели позвать.
— Да вот он. — Потёмкин указал на Маттея, стоящего поодаль.
Екатерина глянула сначала мельком на рослого усача, кудрявого и статного, потом, чуть подавшись вперёд, прищурила глаза. Вздрогнули крылья носа, поволокой затянуло глаза. Потёмкин слишком хорошо знал, что это такое... Она сказала, сбиваясь в словах:
— Ты мне его... ты пришли вечером... инструкции дам... Нет, представь сейчас же.
— Катя, Катя, когда ты угомонишься? — Потёмкин посмотрел на неё с укоризной и печалью.
— А кто это был у тебя в каюте на галере?
— Ну вот, сколь не виделись, и пошли упрёки одни...
— Не мой зачин — твой.
— Идём к Суворову, а то заметит старик, что нет тебя, обидится. А этого я вечером пришлю.
Меж холмами плыли клубы дыма, мелькали фигуры людей, мчались кони. Кто кого побивал — не разобрать. Но люди знающие понимали.
Румянцев хлопал в ладоши:
— Молодец, Суворов. Лихо! Ай, лихо!
Иосиф метался по вышке, стараясь охватить зрением поле боя. Кобенцль что-то записывал в книжку. Фитц-Герберт, держа в руке подзорную трубу, чертил в воздухе замысловатые фигуры, поясняя Сегюру. Суворов скатился по лесенке вниз, помчался к полю боя:
— Коли, бей, гони! Гони, гони!..
Иосиф также быстро спустился к Екатерине:
— Ваше Величество, мы видели лучшую в мире армию. Не для парадов — для боя. Поздравляю.
— Не меня, а вот Румянцева, Суворова, Потёмкина.
Подбежал Суворов:
— Эх, матушка, жаль всего не видела... Велите играть отбой?
Екатерина кивнула, и тотчас же запели трубы, сзывая солдат.
— Ваши экзерциции, генерал, в высшей степени похвальны. Какой награды хотите вы?
— Коль Ваше Величество самую малость видели, то и награда сей малости должна соответствовать.
— И всё же?
— Помогите деньгами, матушка.
Екатерина недовольно поморщилась, но сейчас же приняла приветливый вид.
— И много ль надо?
— Помилуй Бог, много, — озабоченно вздохнул Суворов.
— Говорите же, — с заметным раздражением потребовала она.
— За квартиру задолжал, — доверительно сказал Суворов. — Три с полтиною, хозяйка со свету сживёт.
Кто-то, не выдержав, хохотнул. Екатерина легонько стукнула Суворова по лбу веером, сняла с груди портретец собственной персоны, осыпанный бриллиантами, накинула на шею полководцу.
— Озорник...
— А за квартиру уплатите?
Они ехали в открытом экипаже полем, остальные следовали за ними. Движение застопорилось — дорогу переходило несчётное овечье стадо.