— «Я много Бога молю... чтобы укрепил твои силы душевные и телесные. Я тебя люблю и полную справедливость отдаю твоей службе. Пришло на ум, что ты мои шубки любишь... и для того вздумала снабдить тебя новою. Слушай, папа, я тебя очень и очень люблю...» — Санечка замолчала, потом добавила от себя: — Дрянь этакая. — И, покосившись на Потёмкина, который молча лежал, полуприкрыв глаза, продолжала читать: — «Твоя Екатерина... Александр Матвеевич тебе низко кланяется...» — Она, снова не удержавшись, сплюнула: — Тьфу, распутница.
— Не это, — проворчал Потёмкин.
Санечка, порывшись в портфеле, достала другую бумагу.
— «Всего бы лучше было, если б можно было сделать предприятие на Очаков либо на Бендеры, чтобы оборону многомесячную, тобою самим признанную за вредную, оборотить в наступление...»
— Да не это же, — снова раздражённо перебил её Потёмкин. — Последнее, в синем пакете.
— Так бы и сказал, — обиженно отозвалась Санечка и, достав синий пакет, уселась поудобнее и с неким злорадством начала: — «Повсюду передаются слова Алёшки Орлова, писанные из Неаполя, что, мол, пора передать все дела по армии Румянцеву, а то всё Потёмкин да Потёмкин, а мы что — чучелы?.. При дворе вам, светлейший, много вредят, да и с государыней сладу нету, понесла, как кобыла норовистая...» — Санечка, довольная удачным, на её взгляд, сравнением, хихикнула, — «Съезди-ка, говорит, Мамонов, посмотри места для охоты. Отъехал на день, а у неё в постели — ничтожный Мордвинов...» — Санечка, уже не скрываясь, хохотнула, — «Отвернулся в поместье своё, глядь — а моим заместником уже энтот ублюдок Архаров... Сил моих нету, приезжай, князинька, иначе — беда...» — Санечка надолго замолкла, потом вдруг взорвалась: — Сука подлючая! Её бы дёгтем вымазать, да в перьях извалять, да протащить по деревне!
Потёмкин очнулся от своей полудрёмы, изумлённо посмотрел на племянницу, сдвинул брови:
— Что плетёшь? Такого в письме не было!
— Я от себя! — с вызовом вскинула голову она. Потёмкин, размахнувшись, влепил Санечке пощёчину.
— Не смей царицу поносить, не твоё дело, не твоя душа терпела...
Санечка, заплакав, уткнулась в подушку.
— Ну, ин, ладно... — сразу смягчившись, тронул её за плечо Потёмкин. — Нельзя же, особа августейшая, а ты...
— Курва она августейшая... — упрямо мотнула головой Санечка.
Потёмкин, махнув рукой, отвернулся. Помолчав, спросил:
— Письма все взяла? Нету ли чего из Неаполя? Как там Маттей? Боле года вестей не шлёт.
3
Маттей, он же Мочиморда, ходил кругами возле внушительного вида палаццо. Одетый в просторную блузу и широкополую шляпу, с висящим на ремне ящиком для красок, он вполне мог сойти за какого-нибудь итальянского художника, если бы не его диковатый взгляд и воинственно оттопыренные усы.
Княжна, глядевшая на него из окна, позвала служанку:
— Франтишка! — Голос её был певуч и нежен. Немолодая служанка бесшумно вошла в комнату:
— Слушаю, госпожа.
Княжна снова задумчиво посмотрела в окно.
— Этот всё ходит... — сказала она, разглядывая Маттея. — И в Рагузе, и в Венеции, и в Риме... Подозрительная личность.
Франтишка подошла к окну.
— Художник как художник, — пожала плечами она. — Они же сумасшедшие. Увидел, говорит однажды, госпожу вашу, хочу портрет написать. Если нет — умру.
— Но у меня нет денег, чтобы заплатить.
— А он говорит, — ласково взглянув на госпожу, отозвалась служанка, — что, зная, какой это труд — позировать, готов вознаградить ваше терпение. Один только сеанс просит.
Княжна резко опустила штору, отвернулась от окна.
— Вот ещё — позировать за деньги, как натурщица? Негодяй! — Она прошлась по комнате, трогая тонкой рукой цветы. — Пусть ищет других, их тут как кошек...
— Воля ваша, госпожа.
Княжна подошла к зеркалу, присела на стул. Всмотрелась в своё слегка побледневшее лицо, потом, не поворачиваясь, спросила:
— Почему Али не подаёт завтрак?
— Простите, госпожа, но лавки в кредит не отпускают. Говорят, мы должны ещё за прошлый приезд. Можем предложить только стакан соку.
— О, это меня вполне устраивает, — кокетливо поправив локон, быстро отозвалась княжна. — А эти... поляки... обед заказали? — Она снова взглянула в зеркало на служанку, которая стояла, скорбно опустив глаза. — Что произошло?
— Они, ваша светлость... уехали.
— Как? — Княжна вскочила.
— Поутру съехали совсем.
— И Радзивилл, и Доманский?
— Да, госпожа.
— Боже, не сказавшись, не предупредив... Какая подлость! — Она пошатнулась и, не поддержи её Франтишка, упала бы на пол.