— Не представляйтесь, граф, я получила визитную карточку и рада приветствовать в моём скромном жилище знатного посланца моей великой родины.
Алехан опустился на колено, надолго приложился губами к руке княжны, потом охватил руками стан потерявшей голову женщины, лицом же беззастенчиво уткнулся ей в колени. Простояв так, сколь счёл возможным, откинулся и изрёк:
— Простите мне несдержанность чувств, но с той минуты, как я получил ваше послание, все думы мои были об одном: как устранить несправедливость судьбы... Извините, что явился без подобающей вашему императорскому высочеству пышности, но сами понимаете, дело тайное. — Алехан настороженно огляделся вокруг.
— В этом доме вам бояться некого, здесь все свои. Но встаньте, граф. Прошу провести в моём доме нынешний вечер с друзьями.
— Позвольте представить вам моих сподвижников — художника Матти Мори и адъютанта, лейтенанта морской службы де Рибаса... Они, к сожалению, будут вынуждены удалиться, чтоб охранить нас от нежелательных вторжений.
Сподвижники откланялись.
Выйдя на улицу, Маттей сказал:
— Я пошёл... А может, забежим в тратторию, тут рядом. Тебе надоест одному торчать. У них, похоже, надолго, дамочка, судя по всему, затянет графа в постель, а он ежели разыграется, то не унять.
— Думаешь, с первой встречи?
— А ты не видел, что она готова была при нас?.. Чахоточные, они пылкие.
— А у неё?..
— Да, мне пан Доманский рассказал.
— Тогда идём.
Светало. Де Рибас дремал, прислонясь к тумбе. Алехан толкнул его в бок.
— Завтра беру на корабль и поднимаем паруса. Согласна выйти замуж. — Зевнул и сообщил: — А так, в общем, ничего особенного. Наши девки не хуже.
За иллюминатором безбрежное море гнало волну. Изрядно качало. Поскрипывал такелаж. Пробили склянки. Алехан и княжна в адмиральской каюте лежали в постели. Она потрогала шрам на лице самим Сатаною данного ей супруга и жалостливо сказала:
— Пресвятая Дева Мария, сколько ты перенёс! Подумать только, не отбей шпагою руку корсара... Ужас!
— Да уж, эти корсары что звери. Дерутся каждый как тысяча чертей. Чуть зевнёшь — кинжал в рёбра, и аминь.
— Храни тебя пан Езус.
— Это по-польски. По-русски — Господи Исусе.
— Езус, Исус — какая разница... Скоро Петербург?
— Если ветер хороший, дён через пять будем.
— Ах, я так мечтаю: почётный караул, пушечные залпы, венчание в соборе, ласковая рука императрицы... Не может же она не признать меня наследницей престола. Закон на моей стороне.
— Да-да, — полусонно бормочет Алехан. — Закон, караул, императрица... Всё будет. Давай поспим ещё. — Он прижался к ней.
Вдруг в дверь каюты застучали громко, бесцеремонно, похоже, сапогом. Грубый голос орал:
— Эй, адмирал, выдь наружу!
— Какого чёрта в такую рань?
— Граф Орлов, именем императрицы вы подвергаетесь арестованию за государственную измену!
— Что?! Я покажу вам сейчас измену. — Орлов натягивал штаны, ботфорты, камзол. Стук меж тем не утихал.
— Алексис, что они говорят? Арестование?
— Бунт на корабле! Я им сейчас. — Алехан рывком открыл дверь, кого-то сбил с ног, на него бросились сразу несколько человек, он расшвырял их, но подоспела подмога, и Алехан был скручен верёвкой.
Больше княжна ничего не видела, ибо в каюту заглянул офицер и сказал:
— Синьора, ваш супруг арестован вследствие государственной измены.
— Пустите меня к нему!
— Не велено. Чтоб не скучали, к вам приведут служанку.
Дверь захлопнулась. Княжна, сжавшись в комочек, так и сидела в постели. В глазах её был ужас.
Алехан пил в кают-компании. Утеревшись салфеткой, пробурчал:
— Черти, не дали медовый месяц справить.
В ответ ему раздался смех. Маттей с трудом поднял голову со стола.
— Все вы... дети Сатаны. — Он был смертельно пьян, едва ворочал языком. — Целым флотом — на пичугу малую. Дьяволы, будьте вы прокляты!
— Спи, спи, ангел, — отмахнулся Орлов. — Эта малая пичуга такой крови могла стоить... Де Рибас, ты плохой хозяин на корабле, почему гость недостаточно пьян?
— А ему хоть бочку...
— И всё равно скоты... — твердил Маттей.
4
Потёмкин вошёл стремительно — без стука, без предупреждения — когда она готовила себе кофе на спиртовке, и окутал её плечи турецкой шалью. Она по-девчоночьи ойкнула и прижалась к его груди. Он обнял её за плечи, коснулся губами лба. Но это не был жест любви, скорее дань приличия. Откинул голову и впился единственным глазом в её лицо, не то спросил, не то отметил: