— Прошу покорнейше, ваше высочество, где изволите сесть?
Но его императорское высочество просить было не надобно. Едва кивнув и сохраняя холодно-высокомерный вид, он быстро пересёк кабинет и сел возле стола. Хотя Пётр III и не был отцом наследника, но воспитанное Паниным почтение к прусаческим традициям, флюиды прусского духа, реявшие в военной среде, близкой Павлу, отразились на формировании личности Павла, который любил Петра за его игры в солдатиков, шутовство и веселье. Родитель не тот, кто на свет произвёл, а кто воспитал. Павел был солдафоном под стать Петру — прям и отчётлив в движениях, порывист, резок, бесцеремонен. Не стал церемониться и с Потёмкиным, ледяным голосом выговорил:
— Я пришёл выразить своё возмущение.
— Чем, ваше высочество? — Потёмкин был само внимание и почтение.
— Солдат Измайловского полка обряжают в какие-то варварские кафтаны взамен установленной формы.
— Это полевая форма, коя даёт солдату простор в движениях.
— Кто приказал?
— Я. — Потёмкин вытянулся в струнку.
— На каком основании? — Павел вскочил.
— Как председатель Военной коллегии.
— Но я командир полка. — Павел вздёрнул подбородком.
— Вы ещё и командующий флотом, — почтительно склонил голову Потёмкин. — У меня там вакансия, а предстоят бои с турками, может, вступите в командование эскадрой?
Каюта адмиральская роскошна... Я нынче же указ подам на подпись. Матросики уж так рады будут, а турки сами в плен пойдут.
— Вы издеваетесь надо мною, — догадался Павел. — Я сей же час доложу матушке!
— Не забудьте напомнить при этом о трёх миллионах, кои пошли на покрытие долгов жёнушки вашей. Думаю, сведав о том, матушка оставит вам на содержание столько, что и мундир адмиральский не пошить. Она дама бережливая.
— Вы интриган! — заорал Павел, бегая по кабинету.
Потёмкин минуту следил за беготнёй, потом вскрикнул:
— Ой! — и упал в кресло.
— Что с вами? — Павел остановился.
— Живот схватило, пардон, в сортир надо...
Павел, грохоча ботфортами, умчался, а Потёмкин так и остался в кресле, держась за живот и корчась от хохота.
Вошедший адъютант недоумённо смотрел на фельдмаршала, потом решился окликнуть:
— Ваша светлость просили напомнить о визите к императрице.
7
Хозяйка — фрау Циммерман, пожилая швейцарка с фельдфебельской выправкой, чопорным лицом и заученной улыбкой — ввела Екатерину и Потёмкина в небольшой зал, сверкающий паркетом, пестрящий обивкой стен и с потолком морёного дуба. В зале резвились три девчушки лет семи-девяти. Старшая играла на клавесине. Инструмент мягко и глуховато отстукивал мелодию, а двое младших — обе в розовых платьях, с розовыми бантами в тёмных волосах, одинаково завитые, — старательно делали ножкой вправо, ножкой влево. Когда вошли взрослые, девочки замерли, встала и старшая, что сидела за инструментом. Фрау Циммерман махнула: продолжайте, мол. Клавесин начал отстукивать слащавый напев «Ах, майн либен Августин, Августин». Девочки, как заводные куклы, стали повторять ножкой вправо, ножкой влево и заученно улыбались. Фрау, непрестанно приседая и продолжая улыбаться, поясняла:
— У них четверть часа отдыха. Я просила бы вас не затягивать свидание. Десять минут достаточно? Потом урок французского языка. Пожалуйста, возьмите Лизхен и можете устроиться в гостиной.
Потёмкин вглядывался, пытаясь угадать свою, но одинаково одетые и повторяющие одинаковые движения девочки мельтешили перед единственным оком, и одна всё время исчезала из поля зрения. Он попросил:
— Катя, забери нашу...
Девочки порхали рядом, и Екатерина, положив руку на плечо одной, позвала:
— Лизхен!
Не останавливаясь — шаг влево, шаг вправо, мах влево, мах вправо, — она ответила:
— Я Надина, Лизхен вон та. — И мотнула головой, указывая непонятно на кого — ту ли, что танцевала, ту ли, что играла.
Потёмкин укоризненно смотрел на супругу: неужто собственного дитяти признать не может? Екатерина смутилась:
— Давно не была, они так быстро вырастают... Но я намедни ей коробку шоколада послала и игрушек всяких.
Тогда Потёмкин позвал громко, нарушив чинный покой пансионата:
— Лизонька, иди ко мне.
Другая танцорочка охотно обернулась к родителям, присела в забавном книксене.
— Йа, майн герр? — Тоненькая, грациозная, она двигалась бесшумно.
— Ты не могла бы немного поговорить с нами?
Она смутилась: