— Погоди, Григорий Александрович, сейчас выносят.
— Смерть сегодня за мной приезжала, Матюша. — Он, сгорбившись и волоча ноги, пошёл к карете. — Едем в Яссы, Тимоша пусть за нами.
19
Знаменитая потёмкинская землянка в поле неподалёку от ставки представляла собой обыкновенный холм. Неожиданной была лишь врезанная в дёрн и обложенная камнем роскошная дверь из бука с рельефным орнаментом. Вокруг землянки, подобно столбам огорожи, стояли солдаты. Чуть в отдалении — пушки с прислугой и фитилями наготове.
Внутри был парадный зал — обитые штофом стены, золочёные канделябры и люстры, вычурная мебель, парча, ковры. Пиршественный стол невелик, персон на двадцать-тридцать. Гости были в основном все свои — генералы с жёнами и без оных, молдавский боярин. Потёмкин в голубом кафтане, отороченном соболем, в орденах сидел между Санечкой и княгиней Долгорукой — смуглолицей красавицей.
Он пригласил:
— Прошу, господа, поднять тост за здоровье государыни нашей, императрицы российской и всея державы, Екатерины Великой. Виват!
Ответный троекратный «виват», пушечные залпы глухо отдались в подземелье, вздрогнуло пламя свечей.
Потёмкин, мрачный и сосредоточенный, погруженный в невесёлую думу свою, жадно и быстро прожевав, снова поднялся:
— Возглашаю здравицу воинству нашему от генералов до солдат, за всех живых и убиенных во славу Отечества нашего. Аминь!
Выпили без «вивата» и чокания. Пушки палили.
Потом началась гульба без тостов. Над столом поднялся деловой шум, послышались смешки, вскрики.
Замерли пушкари в ожидании команд, стояли неподвижно солдаты.
На середину зала вышел мажордом, ударил жезлом:
— К выносу тела встать!
Кто-то поднялся, кто-то недоумённо оглядывался.
Потёмкин крикнул:
— Сказано: к выносу тела встать. — И сам поднялся. Одна за другой погасли свечи, зазвучала музыка, запел цыганский хор, тихо, вполголоса. Из тьмы выступила освещённая снизу огненной — из малых церковных свечек — окаёмкой подиума прозрачная фигура женщины. Сияли негромко воздуха, из которых было пошито нечто похожее на хитон, под ним темнело стройное тело... Это была известная авантюристка дивной красоты Софья де Витт. Её несли на бильярдном столике без ножек шестеро драгун. По мере того как она приближалась к Потёмкину, хор набирал темп и силу. Под заключительный аккорд Софья прыгнула в объятия светлейшего. Все закричали, раздались аплодисменты. Пушки отозвались мощным гулом.
Санечка встала и ушла. Софья села на её место, предварительно расцеловав Потёмкина в губы.
— Поднимем бокал за несравненную красоту — за Софью де Витт!
Виват, залп.
— Прошу подать десерт дамам, — возгласил светлейший.
Вдоль стола пробежали слуги, одетые в гренадерские мундиры, зачерпывая из хрустальных чаш десертной ложкой бриллианты и высыпая их в бокалы дам. Потёмкин, откинувшись самодовольно, положил руки на плечи Софьи и княгини Долгорукой, прижал обеих к себе.
Это уже был перебор, которого не смог стерпеть супруг княгини. Он вскочил, отбросив стул.
— Вы забываетесь, господин Потёмкин! Я не позволю, чтобы вы обращались с моей женой как с заезжей шлюхой!
Потёмкин шепнул княгине:
— Парижские туфельки, что обещал я, ждут вас на квартире... — затем, не спеша встал, мрачный, чёрный, лохматый, вышел из-за стола, взяв за руку, будто мальца, генерала, подтянул к себе, другой, свободной, сорвал с груди ревнивого мужа аксельбанты, сгрёб в горсть орденские звёзды, подтянув к горлу. — Ты, мразь благородная! Пока ты нежился в перинах со своими шлюхами, другие истекали кровью под огнём. Я дал тебе погоны генеральские, я дал тебе ордена и ленты, и я же их сорву и вышвырну тебя ко всем чертям. Ты блюдолиз и подлипала, привыкший гнуть спину перед сильными, — садись и не позорь свою жену. Сядь! — заорал Потёмкин, и генерал покорно сел на стул, пододвинутый слугой. — Идём, Софья, я не могу быть возле этой трусливой мрази. — Подхватив Софью на руки, понёс в таинственную комнату, куда вела маленькая дверь и никто не имел право входить.
Вовсю наяривали гудошники, пел хор, звенели бокалы. Никто ничего не видел. Плакала Долгорукая. Возле неё стоял на коленях князь, тоже утирая слёзы.
Из кабинета выскочила Софья.
— Он умирает... он умирает... — И рухнула в обмороке.
Замер оркестр. Умолкли хористы. В тишине простучали каблучки — в кабинет пробежала Санечка. Выбежала тотчас же и крикнула: