— Разве я вела себя так, будто чувствовала давление? Когда мы целовались, у тебя возникло ощущение, что я делаю что-то, в чем не была полностью уверена? Чувствовал ли ты хоть секундное сопротивления с моей стороны?
Он качает головой.
— Нет.
— Я делала то, что хотела, и ты тоже. Так что можем мы, пожалуйста, пропустить речь о харассменте и сразу перейти к той части, где мы говорим о том, что будет дальше?
Его брови приподнимаются в выражении, похожем на приятное удивление.
— Хорошо. — Он прочищает горло, ерзает на своем месте и потирает верхнюю губу. Я заставляю его чувствовать себя неловко? Никогда бы не подумала, что у меня есть сила заставить такого человека, как Хадсон Норт, смущаться, и не поверила бы, если бы не видела это своими глазами, но он явно испытывает неловкость.
— Моя жизнь... сложная, — говорит он.
— Хм. — Я жую внутреннюю часть щеки. — Перевожу: ты берешь назад все, что сказал прошлой ночью, прямо перед тем, как мы поцеловались.
— Лиллиан...
— Все в порядке. Нас захватил момент. Может, это был вихрь? Ты мне ничего не должен. — Нельзя забывать, что он, может, и самый приятный из братьев Норт, но он все равно Норт.
— Я так не поступаю. — Мужчина проводит рукой по своим волосам, выглядя раздраженным. — Это все... неправильно.
— А как ты поступаешь?
— Гораздо более предусмотрительно.
Значит, он не обдумал это. Не взвесил все «за» и «против». Такой очень продуманный и логичный подход к такому эмоциональному и чувственному явлению, как секс.
— Но ты хотел меня.
— Да. — Это единственное слово произносится с гортанной тоской, которую я чувствую у себя в животе.
— А сегодня мы снова стали коллегами и... — Я наклоняю голову, чтобы попытаться прочитать его выражение лица. — И тебя это устраивает.
Мужчина снова наклоняется вперед, упираясь локтями в колени, но на этот раз оставляет руки свисать между ног.
— Я человек, который ведет очень дисциплинированный и контролируемый образ жизни. У меня большая практика в отказе себе в удовольствии.
Я понятия не имею, каково это. Мы с ним очень разные.
— За исключением прошлой ночи.
Он наклоняет голову.
— Да.
Я проглатываю боль от отказа, услышав сожаление в его голосе.
— Хорошо. — Я киваю, выпрямляя спину. — Теперь я знаю, как обстоят дела.
— Мне жаль. Я думаю, что ты удивительная...
Я отмахиваюсь от него.
— Не извиняйся. Я не жалею о прошлой ночи. Мы ведь все еще друзья, верно?
От слова «друзья» у меня, кажется, появляется мерзкий привкус во рту.
— Тогда сослуживцы. — Фу. — Коллеги?
Его улыбка слабая, но заметная.
— Друзья.
— Решено. — И все же ничего не кажется решенным.
Хадсон
— Как прошла поездка, босс? — Карина приветствует нас у машины, распахивая двери в, несомненно, заранее прогретый автомобиль. Как будто короткая прогулка от двери частного терминала до парковки приведет к обморожению.
— Насыщенно. — Я стою у открытой задней двери, приглашая Лиллиан забраться внутрь первой.
— Лиллиан, — говорит Карина. — Похоже, ты получила солнце, на которое так надеялась.
Лиллиан определенно светится. Мне нравится думать, что ее вновь обретенное сияние не имеет ничего общего с солнцем, а связано с нашим диким поцелуем в полночь. Если бы я уже не решил, что Лиллиан для меня совершенно недоступна, что то, что произошло прошлой ночью, было огромной ошибкой, я, возможно, позволил бы себе представить миллионы способов, которыми мог бы зажечь ее. Все, что мне нужно, это мягкое место, чтобы уложить ее, и все время в мире. Я бы начал с рук… нет. Нет.
— Определенно. — Лиллиан останавливается, поставив одну ногу в машину и положив руку на открытую дверь. — Ты когда-нибудь принимала грязевую ванну?
Карина морщит нос.
— Специально?
— Да. — Лиллиан смеется. — Люди платят за это.
— Похоже, я занимаюсь не тем бизнесом, — шутит Карина.
Наблюдая за беззаботным дружелюбным обменом между ними, я ухмыляюсь. Женщины обычно видят в Карине угрозу. Они редко бывают добры, если вообще признают ее.
Я опускаюсь на заднее сиденье рядом с Лиллиан и хмурюсь, когда вижу, что она поставила свою сумку между нами. Хотя не должен удивляться. Девушка стала держать дистанцию между нами с момента нашего разговора в самолете. Как и во время полета в Седону, она предпочла провести большую часть полета в спальном салоне. Сколько раз я представлял себе, как врываюсь туда и бросаю ее на кровать — это то, в чем я не признаюсь даже самому себе. Меня так же отвлекало ее отсутствие, как и присутствие. Даже больше. Потому что отсутствие ее рядом, знание того, что она находится по другую сторону стены, что я не могу проверить ее, просто повернув голову, заставляло меня чувствовать напряжение, как будто моя кожа была слишком натянута.
— Я заказала для тебя столик в «Финне» на Пятой авеню, если ты голоден? — Глаза Карины не отрываются от дороги.
— Я бы не отказался перекусить. — Я смотрю на Лиллиан, чья голова повернута к окну. — Ты голодна?
Она смотрит вперед, и мне так хочется зацепить ее подбородок и заставить посмотреть на меня этими кристально-голубыми глазами.
— Нет, я не голодна.
Тихое рычание вырывается у меня из груди.
— Уверена? Ты не ела во время полета...
— Я в порядке. — Теперь девушка смотрит мне в глаза, но во взгляде нет обычной легкомысленной игривости. Он отстраненный и немного холодный. — Я просто хочу домой. Я устала.
Похоже, Лиллиан услышала меня и уважает мой выбор. Соблюдает мои границы. Черт возьми, как бы я хотел, чтобы она этого не делала. Нет, это неправда. Так будет лучше. Чем скорее та окажется дома и нас будет разделять больше, чем стена, тем скорее я смогу вернуться к тому, как все было раньше. До того, как Лиллиан Джиллингем все испортила.
Карина останавливается перед старым кирпичным многоквартирным домом с кондиционерами в окнах и ржавой пожарной лестницей, лишающей его привлекательности. Короткая дорожка ведет к трем лестницам и единственной стеклянной двери, которая выглядит оригинальной для этого здания. Карина ставит машину на стоянку и выходит из нее.
— Я помогу. — Я опережаю ее и хватаю чемодан Лиллиан, а также столько сувениров, сколько могу удержать.
Лиллиан хватает остальное.
Карине, похоже, неловко позволять мне делать всю работу, но она это переживет. Я не откажусь от своего последнего шанса побыть наедине с Лиллиан. Даже когда она холодна и отстранена, я жажду быть рядом с ней. Привет, мазохизм.
Я иду за ней к двери. Она роется в сумочке в поисках ключей.
— Они должны быть здесь... — После еще пары минут поисков девушка садится на корточки и высыпает содержимое на мокрую землю.
— Может они в чемодане? — Я подкатываю ее чемодан поближе, но не могу помочь ей с поисками с полными руками.
— С чего бы им там быть?
Почему бы им не быть в твоей сумочке? Я держу этот вопрос при себе.
— Ты их ищешь? — У Карины в руке ключи. — Они были на заднем сиденье.
Лиллиан рычит в разочаровании и выхватывает ключи.
— Спасибо.
Интересно, не связана ли ее рассеянность с мыслями о нас? О том, что произошло прошлой ночью. О расставании после четырех дней в обществе друг друга.
В вестибюле ее комплекса холодно. Типично для мест с низкой арендной платой, где владелец не хочет платить за отопление мест общего пользования. Мы втискиваемся в маленький лифт. Она нажимает кнопку третьего уровня. Между нами воцаряется тишина, и я пытаюсь придумать, что бы такое умное сказать. Что-нибудь очаровательное.
— Сколько лет этому зданию? — Я съеживаюсь. Вопрос ни умный, ни очаровательный.
— Понятия не имею. — Пренебрежительно пожав плечами, Лиллиан ведет меня к своей двери. Она не злится и не грубит, та просто закрылась. Сдержанная. Давно уже нет той девушки, которая радовалась контрабанде бургеров в бюстгальтере и вылазкам из отеля.