— Однако на наши головы падёт бесчестие, — заметил Чандрагупта дрогнувшим голосом. — Нападать исподтишка недостойно кшатрия.
— О боги! — простонал Чанакья. — Тебе нужно избавление от беды или соблюдение правил? Все правила давно нарушены. Мы крали царское золото, подбивали народ на восстание, убили хитростью всех старших царевичей, использовали Дурдхару как щит в войне. И теперь ты пытаешься сохранить лицо? Поздно! Между прочим, я до сих пор зол. Год назад тебе выпал такой шанс, но ты не воспользовался им. Пощадил того, кого следовало убить!
— Но вы же сами поддержали просьбу Дурдхары! — удивился Чандра.
— По-твоему, я должен был приказать прикончить Дхана Нанда вопреки её мольбам? И сделать новую махарани Магадхи своим врагом? Твоей задачей было придумать что-то. Ты не должен был позволить тирану живым доехать до Паталипутры. Мы оба отлично знали, в какой части леса водится опасный тигр-людоед. Твой враг просто исчез бы в той жадной пасти — и конец трудностям. Дурдхара бы ничего не заподозрила. Брат убит при попытке сбежать, либо съеден внезапно напавшим хищником. Всякое бывает. Но ты вздумал поиграть в благородство. А твой враг, пребывая в изгнании, убил твою жену, просившую за него!
— Хватит! — не выдержал Чандра. — Да, я сделал кучу ошибок, и теперь расплачиваюсь! Но… я бы никогда не убил Дхана Нанда тем способом. Только в битве лицом к лицу… Только от моей руки!
— Ладно, понятно, — Чанакья положил юноше руку на плечо, — ты хочешь отомстить за Пиппаливан, в этом дело…
— Ошибаетесь! Дело в том, что некогда, вы, ачарья, сделали за меня выбор, обманув меня. А пока я пребывал в иллюзиях и слепом гневе, вы успели бросить меня на путь, с которого свернуть потом, даже осознав правду, было уже нельзя. Я не могу этого сделать даже сейчас. Для меня действительно выхода нет, даже если я вырвусь из тисков повторяющегося дня. Но я надеялся, что если бы Дхана Нанд вдруг умер от моей руки, то в следующей жизни мы бы непременно встретились… И наша с ним судьба могла бы сложиться иначе. Наверное.
— Ты бы хотел встретить этого злодея в следующей жизни?! — Чанакья насторожился.
— Не знаю, — уклончиво ответил юноша, поняв, что проболтался. Таких вещей лживому ачарье говорить не следовало, тем более, Чандра ещё сам не разобрался в себе. — Я так запутался, что уже ни в чём не уверен.
Чанакья мягко привлёк к себе ученика, ласково гладя того по волосам.
— Ты в самом деле запутался. Ничего страшного, всё закончится скоро. Сейчас я отдам распоряжение своим людям, и они устроят ловушку. Дхана Нанд не доедет до поля битвы. Увидев тебя, он оторвётся от армии Селевка и погонится за тобой. Однако фальшивый Чандрагупта окажется лишь простым воином, похожим на тебя и одетым в твои одежды. Мой человек заманит Дхана Нанда в условленное место, а там… злодея будем поджидать мы. У тебя появится шанс прикончить его своими руками. А Селевк и Ракшас пусть едут сражаться с нашей армией. Хороший план?
«Нет! — кричало что-то внутри Чандрагупты. — Это ужасный план! Не следует слушать Чанакью!»
Но юноша, как обычно, заставил свой внутренний голос замолчать.
Из-за этого проклятого голоса он уже много раз проигрывал Дхана Нанду, не имея сил нанести ему смертельный удар. Ночами с некоторых пор и вовсе мерещилось непотребное, то, чего никогда бы он не позволил себе наяву: свергнутый им царь, прокравшись в его опочивальню, похищал его, увозя в лес. Там грубо бросал на землю, срывал с него немногочисленные одеяния, а потом, приподняв Чандрагупту за ягодицы и вжав спиной в ствол дерева, бесцеремонно вторгался в его тело. Чандра обнимал Дхана Нанда, прижимаясь к нему, позволяя пронзать себя глубоко, беспощадно. Даже боль в тех снах была ему сладостна… По шее и спине градом катился пот. Они оба дышали, сцепившись в единое тело, срываясь в хрипы и стоны, но не произнося ни слова.
Трижды после таких снов Чандрагупта просыпался и видел, как Дурдхара с удовлетворённым выражением лица сползает с его бёдер и, нежно потрепав мужа по щеке, засыпает, прижавшись к его боку.
«Ты ведёшь себя так, словно мы женаты много лет», — упрекала Дурдхара Чандру после свадьбы. Да и было за что упрекать! Он обнимал её, как сестру, скромно целовал в щёку, называя «боевой подругой». Большего не хотелось. Но махарани, похоже, однажды выпросила у Чанакьи какую-то настойку, возбуждающую тело супруга. А душа… Да кому в этом проклятом мире была нужна его душа? Чандра не оскорбился. Ему было всё равно.
Вероятно, после одной из таких ночей Дурдхара и зачала Биндусару. Она призналась в этом мужу оригинальным способом, нарисовав на полотне детскую колыбельку. Чандра смирился с мыслью, что станет отцом. И вскоре стал, потеряв жену в миг рождения сына, но эта потеря, как заметил даже ачарья, не очень его зацепила. Чандра уже давно разучился чувствовать… Только ненависть к врагу и ещё нечто более сильное, глубокое, но опасное и греховное — то, чего он сам боялся, поддерживало его.
Прошло не много дней, уже некому было давать ему травяные настойки, но вдруг во время боя, распалённый сражением, видя перед собой такого же разгорячённого, покрытого пылью и потом Дхана Нанда, от которого пахло остро, пряно, сладко, новый самрадж понял: его проклятые сны оживают. Ему хотелось, чтобы его немедленно повалили на землю, содрали доспех и дхоти и владели им так же грубо, неистово, как во сне. Он обезумел. Тело дрожало, в голове мутилось.
«Всё ты, всё из-за тебя! — впав в ярость, думал Чандрагупта. — Ненавижу за то, что ты вызываешь во мне такие греховные чувства! Надо убить тебя любой ценой!» — и он ударил врага ниже пояса, и тот упал к его ногам. Чандра занёс над ним меч, задыхаясь и втайне мечтая о том, чтобы в следующей жизни Дхана Нанд нашёл его, прижал спиной к дереву…
Хотелось умереть…
Хотелось жить.
Чандрагупта сам не понимал, какое из желаний сильнее. Не знал, хочется ли ему, чтобы план Чанакьи сработал или провалился. Тёплый поцелуй в лоб и короткое: «Живи» вспоминались, словно испытанные на самом деле.
«Мы скоро встретимся, — мысленно сказал он Дхана Нанду. — Уже скоро».
Ловушка захлопнулась. Как и предполагал Чанакья, погнавшись за фальшивым Чандрагуптой, Дхана Нанд заехал в глушь, к крутому обрыву, на дне которого лежали острые камни. Сорваться вниз — верная смерть.
— Наконец наша взяла! — радостно рассмеялся брамин, обращаясь к сидящему в седле Дхана Нанду. — Больше тебе не сбежать! — из-за кустов выскочили вооружённые воины, беря одинокого всадника в тесное кольцо и нацелив на него луки, ощерившиеся десятками стрел.
Чандрагупта глядел на счастливого Чанакью, всей кожей ощущая, как его самого прожигает взглядом взятый в плен царь.
— Спускайся, — продолжал гуру. — Мой ученик жаждет сразиться с тобой.
— Но я не хочу, — равнодушно промолвил Дхана Нанд, пожимая плечами. — И да… Мой вам совет, — он снова посмотрел на Чандрагупту. — Ради вашего же блага, позвольте мне уехать прямо сейчас, иначе…
— Иначе — что? — беспечно начал Чанакья, и вдруг один из воинов, устав удерживать свой лук, отпустил натянутую тетиву.
Стрела сорвалась и, несомненно, пронзила бы горло Дхана Нанда, но вдруг на её пути возник обритый наголо великан с широким, словно расплющенным, носом, крохотными глазками, едва виднеющимися из-под раздутых щёк, с круглыми торчащими ушами, одетый в обтягивающие одежды, которые, казалось, вот-вот лопнут на разбухшем до безобразия брюхе. Огромной ручищей великан ловко поймал стрелу. Потом подумал и сунул её в рот вместе с наконечником и оперением. Послышался смачный хруст.
Воины Чанакьи и Чандрагупта, замерев на месте, с ужасом разглядывали сие неведомое явление. Следовало бы отступить, но ноги ачарьи словно приросли к земле. Все остальные кшатрии и вовсе были ни живы ни мертвы.