— Готово! — ассистенты отбежали в сторону.
— Приготовились! — раздался голос режиссера. — Камера! Мотор!
Александр Киншаков, а это именно он играл Серебряного рыцаря, еще раз занес над головой свой кривой меч и одним махом снес резиновую голову с ватных плеч двойника Фила. Она откатилась к краю бетонной плиты и упала в пропасть котлована.
— Есть, снято! — радостно воскликнул режиссер. — Всем спасибо!
К обезглавленному телу подошла Анна, загримированная средневековой принцессой. Приподняв подол длинного платья, она наступила остроносой туфелькой на грудь поверженного Алого рыцаря и капризно поджала губы.
— Какие-то вы кровожадные, мальчики…
Фил перегнулся через парапет и крикнул вниз:
— Ну что, рыбаки, голову мою поймали?
— Валер, а что это ты так вспотел? — подколол его Киншаков.
— Вспотеешь тут! — усмехнулся Фил. — У тебя битуха, Иваныч… Ты ж бьешь, как конь копытом!
— А ты учись, пацан! — Киншаков с шутливой назидательностью ткнул пальцем в латы на груди Фила.
К ним подошла Анна и положила руки на плечи обоим.
— О чем спорите, мальчики? Все равно по сценарию мое сердце принадлежит Черному рыцарю.
— Выходит, мы зря бились! — подмигнул Филу Киншаков.
Посмеиваясь и подначивая друг друга, мужчины отправились переодеваться. В импровизированной костюмерной, где грудой была свалена «гражданская» одежда актеров, верещал мобильник Фила. Он взял трубку — звонила Ольга. Ей надо было свозить сына в поликлинику, а верного Макса сегодня куда-то забрал Саша.
— Да, Оль… А вы где? Да, я закончил, сейчас обедаю и еду, — Фил говорил по телефону, одновременно расстегивая на себе многочисленные застежки рыцарских доспехов. — Да не вопрос, я успею! Здесь до Рублевки двадцать минут. Да, а потом сразу к вам… Все, договорились!
Он подхватил свой реквизит и направился к машине. Там его поджидал сюрприз. Какие-то остряки насадили муляж его отрубленной головы на торчавшую из стены арматурину. Во рту у резинового Фила торчала дымящаяся сигарета, а на переносице красовались его стильные черные очки.
— Это кто тут над покойником глумится?! — Фил со смехом огляделся по сторонам.
— Это же инсталляция, Валер! — с ехидцей крикнул ему кто-то из ассистентов.
Глядя на своего бессловесного двойника, Фил с сочувствием покачал головой:
— Что, Валерка, убили и обижают? — он снял с муляжа очки и нацепил их себе на нос.
С видеокамерой в руках к нему подошла Анна.
— Валер, встань к нему, я вас сниму, — предложила она.
Улыбающийся Фил приосанился и положил руку на резиновый затылок своей копии.
— Как смотримся, а?
— Супер! Ну просто красавцы! Плешку только ему прикрой…
Фил поправил вздыбленные волосы на темени муляжа и снова повернулся к камере. Вдруг его осенила неплохая идея — показать Оле и, главным образом, Ване только что отснятый бой.
— Ань, слушай, а ты трюк сняла?
— Конечно…
— Дай камеру, я Ваньке покажу, — попросил он. — А завтра я верну.
— Валер, пусть лучше Саша заедет… — негромко предложила Анна, отдавая ему камеру.
— Угу, я поговорю, — без особого энтузиазма пообещал Фил и кивнул своей отрубленной голове: — Ну что, брателла, поехали?
Он осторожно, с таким расчетом, чтобы не погасла сигарета, снял голову со штыря и шагнул к машине. В этот момент откуда-то сверху его окликнули:
— Валер, привет!
Фил обернулся — по лестнице спускался Андрей Кордон, продюсер фильма. На съемочной площадке он показывался крайне редко, поэтому Фил неподдельно удивился:
— Ба! Какие люди! — с издевкой в голосе протянул Филатов.
— Ань, сняли уже? — спросил Кордон подругу, пропуская колкость заимодавца мимо ушей.
— Сняли, сняли! — небрежно ответила она продюсеру и с циничной ухмылочкой подмигнула Филу: — Давно уже сняли…
— Ну и как трюк?
— Нормально, — ответил Фил. — Иваныч мне башку с одного дубля снес! А ты что это вдруг на площадке?
— Да вот, хочу посмотреть, как мои деньги тратятся… — с важным видом огляделся Кордон.
Фильм наполовину финансировался Бригадой, и Фил не.преминул напомнить об этом Кордону.
— Заметь, не только твои, да? — он поднял резиновую голову и сунул ее под нос продюсеру. — У-у-у!
Кордон не ответил, только с невозмутимым видом прикурил от огонька сигареты, торчавшей из муляжа.
Точить лясы с Кордоном у Фила не было ни малейшего желания, да и к Оле надо было поторапливаться. Он обогнул неподвижную фигуру продюсера и пошел к своему «мерсу». Муляж головы он убрал в сумку, а камеру положил на полку перед задним стеклом. После этого принялся стягивать с себя доспехи.
К нему подбежал ассистент — помочь справиться с громоздкой и тяжелой амуницией.
— Валер, ты обедать будешь? — спросил он, принимая сверкающую кольчугу.
— А что там?
— Рыба, как обычно… — скривился парень.
— Ладно, Миш, давай. Только скорее — мне ехать надо! — Фил взглянул на часы и усмехнулся, увидев, как осторожно ассистент складывает кольчугу. — Да что ты с ней возишься — не бойся, не помнется!
XXXIX
Если бы кто-нибудь из друзей застал Пчелу за этим занятием — насмешкам и издевкам не было бы числа.
Витя Пчелкин сидел на диване в старой двухкомнатной хрущобе своих родителей и держал растянутый между выставленными ладонями моток пряжи, а его мать быстро и сноровисто сматывала шерсть в клубок. Судя по всему, это занятие было для Пчелы довольно привычным — он следил за движениями матери и плавно покачивал руками, чтобы нитка шла легко и не застревала.
Это и в самом деле было так. Витя был поздним ребенком — он появился на свет, когда его родителям уже перевалило за сорок. К своему сыну они относились как к главному богатству в своей жизни. С раннего детства мальчик был окружен самой трепетной и нежной любовью. И такое же чувство — правда, тщательно скрываемое от чужих глаз — Витя испытывал к своим родителям. Он и сейчас старался не доставлять им огорчений, ни одна их просьба не оставалась невыполненной. Мать увлекалась вязанием и очень любила мотать шерсть с рук сына, и Пчела часто и не без удовольствия помогал ей в этом.
Он смотрел, как морщинистые, покрытые сеткой вен руки матери сматывают шерсть в клубок и думал о своем.
Чеченские друзья Пчелы предложили Бригаде новое дело. Мало того, что оно сулило солидную прибыль, причем не только Бригаде, но и Пчеле лично. В случае его реализации Витя рассчитывал встать во главе крупного проекта, вырваться из-под надоевшей опеки Белова и зажить, наконец, своим умом. Но даст ли этому делу ход Саша? Сегодня должно произойти главное — будет принято окончательное решение.
Рядом за столом сидел отец Пчелы. Перед ним была расстелена старая немецкая карта Берлина. Карта давно дышала на ладан — протертая до дыр на сгибах, местами прожженная и надорванная, она выглядела настоящим музейным экспонатом. Василий Викторович, низко склонившись над столом, самым тщательным образом перерисовывал фрагмент карты на вырванный из тетрадки в клеточку листок.
— Бать, ты скоро? — поторопил его Пчела. — У меня времени впритык.
— Успеешь, — не отрываясь от своего занятия, пробурчал отец. — Мне семьдесят, и то не тороплюсь. Вот смотри.
Пчела, покачивая руками, вполоборота повернулся к отцу.
Василий Викторович показал ему свой рисунок и немецкую карту. Поочередно тыкая пальцем в обе бумажки, он объяснял сыну, где на них что.
— Это — Рейхстаг. А вот это, — вот, видишь? — та самая улица, где меня осколком жахнуло. Вот она… Ну, теперь там все по-другому, конечно. Но ты, Витя, все равно разыщи эту улицу и положи там цветок. Красную гвоздику.