Дмитрий Шурхало
Предать по-русски: короткая история российского коллаборационизма
История государства российского, сформировавшегося вокруг Москвы, началась с предательства. В 1327 г. московский князь Иван Данилович (внук Александра Невского) принял активное участие в подавлении антитатарского восстания, вспыхнувшего в Твери. Он одним из первых прискакал в Сарай с известием о том, что тверичи перебили золотоордынских налоговиков-баскаков и сопровождавший их воинский контингент.
Выслуживаясь перед ханом, московский князь лично повел татар на восставшую Тверь. А когда, после разгрома, тверской князь Александр бежал в Псков, то Иван потребовал от псковитян выдать беглеца. Причем, тут Москва впервые использовала в политических целях церковь: митрополит Феогност пригрозил псковитянам анафемой, если те ослушаются. Но псковитяне послали подальше и московского князя, и вляпавшегося в политику клирика, а тверского князя с миром отпустили в Литву.
За верную службу московский князь получил ярлык на великое княжение и право сбора дани со всей Северо-Восточной Руси. На этой службе он так отличился, что был прозван Калитою (сумка для денег). Собирая «ордынский выход», часть собранных средств князь оставлял себе. С такого крысятничества и началось возвышение Москвы.
Впоследствии российские историки исписали тонны бумаги, оправдывая предательство Ивана Калиты. Дескать, тот проявил дальновидность, понимая, что время для свержения золотоордынского ига еще не настало. Может, и так. Как говорил один позднесоветский киногерой, «вовремя предать – это не придать, вовремя придать – это предвидеть». Но в отношениях с Золотой Ордой ее московские вассалы далеко не всегда демонстрировали желание сбросить ненавистное татаро-монгольское иго.
Царь Иван IV Грозный взялся централизовать государство крутыми методами. Маниакально жестокий монарх (в детстве он развлекался тем, что сбрасывал с колокольни кошек и собак, а когда подрос – «человеков стал уроняти») всюду видел измену и стремился нанести по ней превентивный удар. Сопротивление своей власти – реальное и мнимое – он подавлял такими методами, что кровь в жилах стыла даже у видавших виды современников.
Историки до сих пор ведут споры о том, какие задачи стремился решить царь с помощью опричников – странной смеси бандитcкой бригады, мужского монастыря и гей-клуба. Боролся-то он с боярской изменой, однако от террора «царского НКВД» больше всего страдали простые люди.
Ответной реакцией на творимый царем кровавый беспредел стал коллаборационизм. По свидетельству иностранцев, в Московии тогда многие были бы рады иностранному вторжению, лишь бы положить конец ужасному правлению грозного царя.
Предтечей генерала Андрея Власова стал князь Андрей Курбский. Один из ближайших сподвижников Ивана Грозного – во время Ливонской войны (1558-1583) Курбский командовал армией и был воеводой Юрьева (Тарту). В 1563 году, страшась царской опалы, князь перешел на сторону противника.
Благодаря стихотворению Алексея Толстого «Василий Шибанов», сложился образ перебежчика-одиночки, за которым последовал разве что верный слуга (да и тот царские войска называл «нашими»). На самом же деле, Курбский перешел на сторону литовцев вместе с довольно большим отрядом, во главе которого впоследствии принимал активное участие в боевых действиях. Зная все о своем новом противнике, Курбский наносил царским войскам чувствительные потери.
Впоследствии, в ходе переписки с царем, князь Андрей оправдывал свой поступок тем, что царь хотел его казнить. В ответ Иван IV уверял, что убивать князя он не собирался, ну, а хоть бы и убил – на то он и царь, а Курбскому бы зачлось на том свете как невинноубиенному.
Террор, который Иван Грозный развязал против своих подданных, обернулся для него одним из самых серьезных поражений. В мае 1571-го, совершая очередной набег, крымский хан даже не собирался атаковать саму Москву. Он знал, что на южных подступах к городу московиты создали систему засечных черт, а броды на реке Оке обсадили заставами. Поэтому крымский царь собирался лишь похозяйничать в окрестностях Козельска.
Неожиданно на своем пути крымцы встретили шестерых детей боярских (тогда – младшая военно-административная должность, передаваемая по наследству), бежавших от репрессий. Те попросились на аудиенцию к хану и стали заверять, что проведут крымцев к Москве в обход всех застав. По их словам, армия была в Ливонии, а в Москве остались лишь опричники. Видя, что хан сомневается, перебежчики поставили на карту собственную жизнь: «Мы проведем тебя через Оку, и если тебе до самой Москвы встретиться какое-то войско, то вели нас казнить». Такой аргумент хан посчитал убедительным и изменил план похода…
Так, благодаря помощи коллаборационистов, крымские татары одержали свою самую крупную победу над Московским царством. Опричники не смогли дать отпор крымцам. Царь бежал в Ростов, оставив Москву на воеводу Ивана Бельского. 3 июня 1571 года крымцы дотла сожгли столицу Московского царства. Лишь почерневшие стены Кремля, в котором от дыма пожарищ задохнулся воевода Бельский, остались над пепелищем.
События Смутного времени (1598-1613) стали апофеозом русского предательства. Многие московиты за получаемые от самозванцев титулы и пожалования готовы были служить кому угодно, по нескольку раз перебегая из одного лагеря в другой. Предки современных россиян настолько запутались в претендентах на престол, что шведы укоряли их: «Как вам не стыдно, что вы слушаете всякий бред и берете себе в государи всякого негодяя, какого вам приведут литовские люди!».
Российские историки часто изображают Смуту как борьбу русского народа с интервентами и их ставленниками-самозванцами. На самом же деле, это была прежде всего внутренняя усобица, в которой московиты часто ставали пешками в чужой игре.
Царя Дмитрия (он же Лжедмитрий – Григорий Отрепьев) российские историки клеймят позором за то, что он взошел на трон при помощи зарубежной финансовой и военной помощи. Однако залогом его успеха все же была массовая поддержка со стороны соотечественников. Кстати, свергнувший Дмитрия Василий Шуйский тоже активно пользовался шведской военной помощью, расплачиваясь за нее территориями (за неимением денег в бюджете).
В 1610 году, страшась попасть под власть очередного самозванца, боярское правительство, москвичи и жители ряда других городов присягнули на верность польскому королевичу Владиславу, в чьем происхождении сомнений не было.
Коллаборационистом был даже первый царь из династии Романовых! О том, как ополченцы во главе с князем Пожарским и купцом Мининым выкурили интервентов из Кремля и положили конец Смуте, сказано много. Гораздо реже вспоминают, что в осажденном Кремле, среди прочих, находился и будущий царь – Миша Романов, присягнувший на верность Владиславу.
В российской истории случаев предательства и братоубийства было ничуть не меньше, чем в украинской. Однако современные россияне куда больше любят говорить о подлых мазепинцах, петлюровцах и бандеровцах, но не замечать подобных персонажей и явлений в истории собственной.
Затеянная Петром I модернизация Московского царства и трансформация его в Российскую империю вызвали не меньшее сопротивление, чем кровавые причуды Ивана Грозного. Причем, бунтовали не только национальные окраины, но и сами московиты.
Особо стоит отметить восстания астраханских стрельцов 1705-1706 гг. и донских казаков Кондрата Булавина 1707-1709 гг., случившиеся в разгар Северной войны против шведов. Фактически, восставшие стрельцы и казаки выступали в роли союзников Карла ХII. Неудивительно, что в честь победы над Булавиным в Москве салютовали также как в честь побед над шведами.