В 8 утра Громовой пришёл в полк, и его отправили в посёлок Александрийский на учебный сбор. Здесь старший лейтенант приходил в себя и собирал свои мысли. Одна мысль нашёптывала: набирайся духа и езжай в Чечню; другая — пропадёшь: Подколзин на том свете знает всё. Третья мысль была не мыслью даже, а голосом подполковника Брегея. Голос говорил: «мудак».
Когда солдат Пильщиков заполнил лист беседы и старший лейтенант прочёл в нём, что отец Пильщикова неоднократно бывал за границей, а именно, в городе Тольятти, Г ромовой стал думать и об этом непонятном событии.
Он посмотрел, в какой стране живёт сам Пильщиков, потом — в каком городе. Оказалось, что в посёлке Узлы Волгоградской области. Позже Громовой взял лист солдата Путина и прочёл в нём, что Путин по специальности является водителем гусеничного трактора.
Когда из канцелярии стал пробиваться дым и в неё зашёл замполит роты старший лейтенант Цыганков, Громовой сидел в турецкой позе у пылающего вороха листов беседы, мычал и отчаянно отмахивался.
В клубах и обрывках пепла ему чудился разорвавшийся в клочья прапорщик Подколзин.
Мечта
Должностной обязанностью майора Сосновникова было поддержание морально-психологического состояния личного состава 233-го отдельного батальона оперативного назначения. У майора был бравый вид: орденские планки, выправка и поскрипывание при ходьбе.
В управление Сосновников перевёлся из артиллерийско-зенитного дивизиона и свою командирскую жизнь вспоминал с ностальгией. Майор был афганцем. За Чечню он имел медаль Суворова — ну, да это у многих в части, а вот орден Красной Звезды и афганская медаль были только у Сосновникова. Ещё был один прапорщик-афганец в разведроте, но тот планок не носил.
Когда заходил разговор о сложной обстановке в Чечне, майор кривил испитое лицо и многозначительно говорил всегда одну и ту же фразу:
— Да… это не Афган конечно…
Сосновников любил выпить, то есть к тому времени, когда я его застал, он уже фактически спился. У него бывали запои прямо в штабе. Тогда он выходил из кабинета только по стеночке в туалет. А когда запой случался не в служебное время, Сосновникова видели в кафе и в магазине. Он был одет в бушлат (с покосившимися майорскими звёздами) на голое тело. Раз, зимой, Сосновников в таком виде почти час простоял у стелы погибшим героям на территории части.
Наискось летела снежная морось, голова майора сделалась от неё седой, по лицу его лились слезы, или это был таявший снег.
— Вот почему так бывает? Как только зайдёшь на территорию этого батальона гребучего, хочется выпить стакан водки?
Я не знал, что ответить. Мне тоже не особенно комфортно было среди мрачных казарм, склада ГСМ и плаца, где солнечное утро в разгар весны забивает и душит гнетущая барабанная дробь развода.
— Вот так терпишь-терпишь несколько дней, а они-то накапливаются.
— Кто они?
— Стаканы…
Рабочий день Сосновникова проходил так.
Майор сидел за столом. Непрерывно сидеть, уставившись в одну точку, он мог необычайно долго. При этом Сосновников имел начальствующий вид.
Солдат-компьютерщик что-то распечатывал на раздолбанном принтере, я за соседним столом изучал объяснения и протоколы допросов: знал я всё содержание этих документов уже наизусть. Казарменный запах пота и ваксы проникал и в помещение штаба, звуки были гулкими, как в туннеле, постоянно проходила информация о том, что командир то уехал, то, наоборот, приехал в часть, а нервы в армии и так всегда на пределе. Было невыносимо скучно и в то же время тревожно. Вдруг Сосновников вставал и стремительно выходил из кабинета.
Через десять минут резко открывалась дверь.
— Кроссворды пиздатые на боевой листок выменял! — довольный удачной сделкой, а ещё больше возможностью убить хоть немного времени, Сосновников снова садился за стол и сидел за разгадыванием головоломок минут сорок.
Когда звонил телефон, майор неспешно брал трубку. Грозно произносил свою фамилию, потом орал и матерился в трубку. Закончив разговор, он с чувством полного самоуважения напевал себе под нос: давай за нас та-да-да-да-да-да…[3] — искал взглядом меня, требуя моральной поддержки, и я, бывало, малодушно улыбался ему.
Когда кроссворды надоедали Сосновникову, он лихо отдавал бойцу громкую как перед строем команду:
3
«…Напевал себе под нос: давай за нас та-да-да-да-да-да…» — «…Давай за нас, за ВДВ и за спецназ…»; популярная песня группы «Любэ».