Сейчас из-под его капюшона неопрятно свисали давно нечесанные пряди. Плащ из тонкой шерсти поблек и истрепался оттого, что его владелец слишком много дней провел под открытым небом, вернее — под самодельным навесом, заваленным палой листвой. Да, за минувшие месяцы Вельстил сильно изменился... как, впрочем, и сам Чейн.
Его каштановые волосы отросли почти до плеч и спутанной гривой обрамляли лицо. Чейн рассеянно подергал шерстяной шарф, которым была обмотана его шея. Хотя он давно не видел своего отражения в зеркале, он прекрасно знал, что именно скрывается под шарфом, и сейчас потер кончиками пальцев грубый шрам, который опоясывал его горло. Меньше месяца назад Магьер отсекла ему голову. Призрак той боли мучил и преследовал Чейна до сих пор. Сколько бы он ни кормился досыта, как ни напрягал волю, — уродливый шрам все так же клеймом багровел на его бледной неживой коже.
После этой второй смерти его воскресил Вельстил.
Хитроумному и скрытному спутнику Чейна еще предстояло поведать, как именно он это сделал. Сработала ли здесь та разновидность магии, которой так хорошо владел Вельстил, — магия духовной стороны мира? Или же дело было в некоем тайном свойстве Детей Ночи, которое откуда-то стало известно Вельстилу... и только Вельстилу?
Гнедая кобылка Вельстила била копытом землю, фыркая на холодном зимнем ветру. Пару лошадей Чейн и его спутник приобрели лишь две ночи назад. Кони были немолодые, не слишком хорошо объезженные, но по крайней мере резвые.
— Что теперь? — вслух спросил Чейн, и сам сморщился от звука своего голоса. Чтоб его расслышали, ему приходилось почти кричать, да и то все равно больше выходило сиплое шипение. Удар сабли, который навсегда изуродовал его шею, необратимо изменил и голос.
— Магьер отправится, в Войнорды, — ответил Вельстил. — Нам было бы не худо знать ее планы на ближайшие дни. Отправь своего нового фамильяра отыскать, где она сегодня заночует, — может, что-нибудь удастся узнать.
С тех пор как Чейн стал вампиром, он неустанно совершенствовал свои колдовские навыки. Создавать фамильяров и управлять ими стало для него делом обыденным и легким. Он воспринимал окружающий мир через их чувства и повелевал их действиями — до определенной степени.
К седлу его коня был приторочен прямоугольный предмет длиной и шириной с локоть, завернутый в кусок замши. Чейн сдернул замшу — под ней была небольшая деревянная клетка, в которой сидела красногрудая малиновка, Чейн открыл дверцу клетки, дождался, покуда птица выпорхнет и усядется на его запястье, и развернулся лицом к городу. Свободная рука его привычным движением сжала крохотный бронзовый фиал, висевший у него на шее.
Закрыв глаза, Чейн сосредоточился, и в мыслях его возник образ малиновки. Птица склонила голову набок, искоса глядя на Чейна блестящим черным глазом. Он направил в птичье сознание ряд приказов, воплощенных в картинки.
Полувампир и полуэльф — две головы бок о бок, черная с рыжими искрами и белая.
Найди там, где камень и мертвое дерево — город внизу, за деревьями и равниной.
Молчи, наблюдай и слушай — бледное лицо женщины рядом со смуглым, с янтарными глазами, мужским лицом.
Птица расправила крылья и взмыла в воздух.
Соединенный незримой нитью с сознанием малиновки, Чейн явственно ощутил, как ерошит перья встречный ветер, как стремительно уходит вниз земля. В самом начале постижения колдовской науки такое вот восприятие мира через чувства фамильяра приводило его в замешательство, позднее — вызывало безудержный восторг. Сейчас же Чейн не испытывал ничего.
Малиновка пролетела над рекой, затем над городскими стенами. На крепостных валах горели факелы, зажженные стражей. Ниже стен тянулись городские крыши, и очертания зданий были едва различимы в свете масляных фонарей, которые покачивались на перекрестках. Ближе всего к стене стояло высокое здание, из отверстия в торце его лился яркий свет, и к этому отверстию нестройной цепью тянулись человеческие фигурки.
Птица снизилась, и Чейн разглядел Стравинских пограничников — измотанные недавним боем, они брели по проулку. Некоторые солдаты помогали идти своим раненым сотоварищам. Вместе с пограничниками шли крестьяне в потрепанной, насквозь промокшей одежде, а также несколько человек в светло-голубых сюрко поверх плащей с капюшонами. Все они направлялись к казармам — тому самому высокому зданию, сложенному из бревен на каменном фундаменте. Ярко-оранжевый свет исходил из распахнутой двери, однако ни Винн, ни ее спутников видно не было.
В одном из окон, слева от входа, промелькнуло что-то белое. Чейн принудил малиновку опуститься на выступавший из стены камень рядом с подоконником. Заглянув в окно, он заметил слева арочный проем и фигуру в клепаном кожаном доспехе, которая исчезла в проеме, прежде чем Чейн успел к ней приглядеться. Малиновка вспорхнула, отлетела немного и, описав круг, уселась на подоконник самого дальнего от двери окна.
Глазами фамильяра Чейн взглянул сквозь забрызганное грязью оконное стекло.
Он увидел длинный зал с проходом, по обе стороны которого тянулись от стены до стены ряды двухъярусных коек. В зале были только два пограничника: сидя на койках, они снимали с себя оружие и доспехи. Слева, в дальнем конце зала стоял шаткий стол, окруженный тремя табуретами. На ближайшем к Чейну табурете сидел Лисил. Его волосы и руки были густо измазаны запекшейся кровью. На столе перед ним лежали покрытые кровью клинки и палица.
С неподвижным, бессмысленно пустым лицом Лисил погрузил руки в бадью с водой, стоявшую на полу, и принялся оттирать запекшуюся кровь. Магьер, сидевшая на крайней нижней койке, не сводила с него настороженного взгляда.
При виде ее горло Чейна пронзила леденящая боль, и птица, которой передались его ощущения, содрогнулась. Когда-то черные волосы и мраморно-бледная кожа этой женщины казались Чейну невыразимо привлекательными. Он наслаждался, фантазируя, как мог бы сразиться с ней. Сейчас, однако, боль в горле Чейна не была порождена ни яростью, ни желанием. Его голод и чистая откровенная ненависть были отравлены страхом. Он более не желал насладиться мучениями Магьер — только разорвать ей глотку, прежде чем она успеет вскрикнуть.
На другой койке съежилась небольшая фигурка. Глаза малиновки были ночью не так остры, как зрение Чейна, и он вынудил птицу пододвинуться ближе — так, что она уткнулась клювом в оконное стекло.
Винн сидела, привалившись спиной к стене и съежившись так, словно она стремилась стать совсем незаметной. Ее сапоги валялись на полу в лужицах натекшей с них воды, штаны и подол куртки промокли насквозь. Она дрожала, обхватив руками подтянутые к груди колени.
Чейн долго смотрел на округлое, оливково-смуглое лицо Винн, на ее карие глаза, блестевшие из-под капюшона куртки. Она не сводила глаз со своих спутников.
— Снимай кольчугу, — велела Лисилу Магьер.
Она поднялась, и Чейн неохотно перевел на нее взгляд.
Магьер уже сняла и сложила в углу свой плащ, кожаный доспех и саблю. Она подошла к Лисилу, остановилась перед ним, засучивая рукава. Если б только на лице его сейчас отражались ярость или боль... или даже безумие — словом, любое чувство, которое погнало его сегодня в бой, — Магьер было бы легче. По крайней мере, она могла бы догадаться, что на него нашло. Но на лице его не дрогнул ни единый мускул. Он расстегнул на боках свой доспех, стянул его через голову. Рукава его коричневой рубахи тоже были испачканы кровью, но, прежде чем Магьер успела сказать хоть слово, полуэльф стянул с себя и рубашку.
Так он и сидел перед Магьер, обнаженный по пояс, и она, глядя на его смуглый торс, на миг вспомнила, каково это — ночью прижиматься к его широкой груди и всем телом ощущать тепло его кожи и дыхания. Странная грусть охватила ее при виде крови, запекшейся в его волосах.
Не промолвив ни слова, Магьер опустилась на колени, подняла брошенную Лисилом рубашку и, погрузив ее рукава в воду, отстирала с них кровь. Затем она взяла миткалевый лоскут, лежавший около бадьи, и намочила в воде. Когда она потянулась к Лисилу, чтобы стереть кровь с его лица, полуэльф резко оттолкнул ее. На руке его, повыше локтя, багровел длинный узкий кровоподтек. Магьер ухватила Лисила за запястье, чтоб поближе осмотреть кровоподтек, — и опять он резко выдернул руку.