— Вы меня увольняете?
— Госоподи, да почему ты так решила? — охаю я.
— По взгляду…
— По какому взгляду? — смотрю на Германа. — Что у меня не так со взглядом? Он же у меня обычный. Дружелюбный, милый, добрый…
Кошусь на Карину, которая неловко и боязливо улыбается, будто не согласна со мной.
— Короче, — цокаю я. — Я тебе просто в отпуск отправлю. Со злым взглядом. В отпуск, Карина. Ага?
— Ага, — пятится и убегает в другой конец зала к моделям и визажистам.
— Что не так с моим взглядом? — опять пристаю к Герману со сложным вопросом. — Я не понимаю. Нормально я смотрю.
— Все в порядке, — он приобнимает меня и целует в висок. — Такой взгляд и должен быть для подчиненных. Властным, жестким и не терпящим возражения. Пойдешь в отпуск и точка.
Поднимаю на него лицо и вздыхаю:
— Я в прошлый раз Карише про премию сказала, и она расплакалас. Реально расплакалась. Может, это с ней что-то не так, а не со мной?
— Может быть, — соглашается Герман, — но она так долго с тобой продержалась…
— Ну, с прибабахом чуток и ладно, — прижимаюсь к Герману и на секунду утыкаюсь ему в грудь, чтобы вдохнуть его терпкий парфюм.
Слышу щелчок камеры.
Отстраняюсь, и мимо деловито проходит фотограф, небрежно придерживая у живота камеру.
— Кажется, у нас будет новая фотография, которую мы обязательно повесим на стену, — Герман одобрительно хмыкает вслед фотографу.
— Он нас сфотографировал?
— Да, пока ты меня нюхала.
— Блин, Гера, — слабо бью его по плечу, резко отстранившись. — Не нюхала я тебя.
— Нюхала, и я теперь точно не сменю парфюм
Вновь к нему прильнув, заглядываю в его глаза. Пока Карина следит за работой визажистов и выходом моделей на подиум, я любуюсь мужчиной, с которым на днях во второй раз расписалась в ЗАГСе. Скромно, без эпатажа, но в кругу семьи, от которой Герман получил порции угроз.
Его же родители постояли рядышком, повздыхали и сказали:
— В третий раз не придем.
Тоже своего рода угроза и предостережение, что больше никто нас не поймет, если решим разбежаться.
— Фиса, не смотри на меня так, — сдавленно отвечает Герман. — Пожалей меня.
Расплываюсь в ехидной улыбке:
— Больно?
— Да, больно.
У врача был. У того же самого, который ему вазектомию сделал, и его опять порезали, развязали и строго порекомендовали половой покой хотя бы на неделю.
— Ты сам виноват, — похлопываю его по щеке.
— Я и не спорю, — озирается по сторонам, — где-то я тут видел ведерко с шампанским и льдом.
— Вон, — указываю на один из длинных столова у панорамный окон.
— Миледи, я вас оставлю, — чмокает меня в лоб и напряженно шагает к столу.
Закусив губы, наблюдаю, как он вытаскивает бутылку из ведерка со льдом, а потом с этим самым ведерком шагает прочь.
Исчезает в коридоре.
Через несколько минут, когда я я вступаю в диалог с одним из визажистов, чтобы обсудить дальнейшее сотрудничество, в кармане платья вибрирует телефон.
Пришло сообщение от Германа.
“Я тебе потом за всю отомщу, Фиса. За каждую твою провокацию.”
Следом летит второе сообщение:
“Я хорошенько постараюсь для третьей ягодки. Не сомневайся”
А потом еще одно сообщение:
“Лед не помогает”.
Пишу ему в ответ:
“Представь, что у тебя сейчас на твоих опухших колокольчиках сидит жирная пупырчатая жаба”.
Молчание в несколько минут, и я получаю ответ:
“Фу, Фиса, но помогло”.
“И что бы ты без меня делал?”
Эпилог
—Веня, — Афинка наклоняется к братику, который слюни пускает, удивленно скосив на сестру глаза, — а скажи… — четко проговаривает свое имя по буквам, — А-Ф-И-Н-А.
Веня удивленно округляет глаза, открывает рот и улыбается, неразборчиво агугнув. Афинка орет:
— Мама! Мама! Мама! Он назвал меня по имени! Назвал! — тихо обращается к братику. — Ты мой молодец.
Веня крякает и смеется, засучив ножками и ручками. Нравится ему быть молодцом. Он опять что-то агукает, и Афинка верещит:
— Мама, ты слышала?! Слышала?!
— Да, блин, все слышали, — бурчит с дивана Борька. — Фишка, не ори, — накрывает голову подушкой, — один ночью орет, вторая днем, а потом я двойки получаю.
— Ты на брата и сестру не спихивай свои двойки, — недовольно отзываюсь я, распарывая в кресле у окна зеленые штанишки, которые с недосыпа сшила неправильно. — Отвечай за свои двойки, как мужчина.
Боря отбрасывает подушку, переворачивается на другой бок и с подростковой снисходительностью смотрит на меня:
— А как мужчины отвечают за свои двойки?