Кто хулиганил в церкви, решил Андрей, вероятно, уже знают, – записи камер наблюдения давно должны были просмотреть! – и то, что Валерьян знаком с детьми Серафима рано или поздно установят. Не торопятся «раскручивать дело», потому что не ясно, как сказал чекист, что с этой историей делать. К тому же ни хулиган, ни само дело никуда не денутся – куда спешить?
С холодком в сердце он подумал, что Валерьяна «там» могут держать неизвестно сколько.
Андрей вырвал из записей Аркадия страницу о гранатах. Дневник и черновики сложил в папку: в записях поповича, во мнении Андрея, не было ничего, кроме эмоций; в черновиках брата – зачеркивания и переносы.
Если этот хлам нужен Полукарову, решил Андрей, он отдаст бумаги. Разведчик убедится, что Валерьян отговаривал подростков от глупостей! – и его отпустят.
Было неловко перед Никитой. Но с хорошим адвокатом ему, может, ничего не дадут! – подумал Андрей. Главное, чтобы парень не болтал лишнего.
Андрей пытался успокоить совесть, в глубине себя, зная, что боится за Валерьяна, больше чем за детей Серафима.
О фотографии в книжке и, кто – этот «он», Аспинин не понял.
Из коробки Андрей выудил толстую тетрадь с загнутыми уголками – дневник брата, – и отложил: глаза слипались от сна.
Назавтра мать продуло. Весь вечер перед отъездом Андрей готовил ужин и отпаивал Галину Семеновну чаями и настойками. Было не до чтения.
Наутро он отправился в Москву.
6В Москве Аспинин был за полдень. Охранник, – в окно сторожки блестела форменная пуговица, – спросил: «В книжный?» Аспинин утвердительно промычал, и прошел через турникет. Справа завиднелась вывеска книжной лавки.
Аспинин расспросил у заочников, по тесным коридорам бывших хозслужб усадьбы поднялся на второй этаж и вошел в солнечную комнату.
У стола просматривала бумаги ахматовского типа женщина, лет пятидесяти, рослая, худощавая, с каре каштанового цвета, и с ровно подстриженной челкой до бровей.
Они поздоровались.
– Как же вы похожи с Валерой! Как он…там? – у женщины оказался тихий голос, с примесью грудного шепота, хотя она говорила вслух.
– Прислал за помощью. Вы уже знаете?
– Да. К нам приходили. Но здесь только личные дела студентов. Сейчас обед. Все в столовой. Попьемте чаю? Свежий.
– С удовольствием.
Назарова повела Аспинина в смежную комнату. Походка у декана была мягкая, неслышная, будто кошачий шаг. Они присели в низкие скрипучие кресла.
В закутке на десертном столике под рукавицей млел заварной чайник из фарфора.
Назарова разлила заварку и добавила кипяток. Слушая Андрея, она тихонько вращала чашку в пальцах.
– То, о чем говорит Валера с ваших слов, очень личное. И давно написано другими.
– Я в этом ничего не понимаю. А что Ушкин за человек?
– Не думаю, что он поможет. Свой нашумевший «Престидижитатор» он списывал с себя…
– Не читал.
– Он описывает бездарного завистника, который расправляется со своими даровитыми учениками. Кому-то такая откровенность нравится. Принято считать, что автор это не его герой…
Назарова бесшумно положила на блюдце ложечку, оправила розовый свитер ручной вязки и янтарные бусы, и подошла к окну, ржавому от уличной копоти. Через дорогу экспрессионистскими мазками мутнел бульвар.
– Подойдите. – Андрей подошел. – Видите нищего в стареньком пальтишке? Я специально его высматривала.
На аллее бородатый бродяга клянчил у прохожего мелочь.
– Это наш бывший студент! Он приходит сюда каждый день. Ушкин приказал охране не пускать его во двор института. Но мы выносим ему поесть. Денег не даем: пропьет. – Назарова помолчала. – Талантливый был парень. Это он придумал Ушкину прозвище, простите, обрезанный Пушкин. Иначе как Иудушка Головлев он его не называл.
– Почему?
Они вернулись в закуток.
– Ректор предложил ему стать старостой курса. Рассказывать о недовольных. Якобы для того, чтобы вместе работать над ошибками. Парень отказался. Он дружил с кафедрой иностранных языков. Свободно говорил на немецком, английском, французском. Там открыто презирали Ушкина. Тот поделать с ними ничего не мог: мужья преподавателей – дипломаты и разведчики. Они советовали женам сторониться нового ректора. – Назарова пригубила чай. – А потом этот студент представил на кафедру творчества повесть, как проект дипломной работы. Ушкин по совместительству руководит и там. Повесть к защите не допустили. Парень попал в психушку. Затем его перевели на заочку. Он бросил учебу и запил. Рукопись и черновики исчезли. В усадьбе много легенд о неудавшихся судьбах. Но эту повесть я читала.
– И что в ней?