– Да, наверное.
Между нами повисает напряжённое молчание. Вдруг Антон делает шаг вперёд.
– Пчёлка, ты вчера так спешила. Я не успел сделать одну важную вещь на прощание, – он тянется ко мне губами.
Я уворачиваюсь раньше, чем успеваю проанализировать свои действия.
– Антон, не надо. Я же болею, – неловко усмехаюсь.
Он мажет губами по моей щеке, утыкается куда-то в район уха.
Вдруг за дверью раздаются шаги, в двери начинает щёлкать замок. Я отскакиваю от Антона подальше. Сама не понимаю, зачем. Вчера мне наоборот хотелось позлить Сергея, сегодня же такого желания не возникает.
Открывается дверь, Сергей заносит на руках Соню. В руках у них яркий букет одуванчиков и ещё каких-то весенних ярких цветов.
– Ма-ма-ма-ма! – щебечет радостно Сонечка, Сергей тоже тепло улыбается, пока его взгляд не цепляет Антона.
Улыбка его гаснет, превращаясь в кривую пренебрежительную усмешку.
– Опять ты? – агрессивно вздрагивают его ноздри.
– Опять ты? – возвращает не менее пренебрежительно Антон.
– Мы тебе собрали букет с дочкой, – переводит на меня взгляд бывший муж. Сонечка протягивает мне цветы. – Надеюсь, ты найдёшь ему место. Или уже все вазы заняты? – явно намекает на прошлый букет Антона.
– Я найду ему место, – отвечаю прохладно.
Сергей протискивается мимо нас, как бы невзначай оттесняя от меня Антона ещё дальше.
– Я раздену дочку, а ты пока проводи гостя, – распоряжается он.
Меня опять взрывает.
– Нет уж. Давай мне Соню, я раздену её сама. А пока, уходите оба. Мне ваши тестостероновые поединки надоели!
Забираю дочку.
– А тебе, я вижу, полегчало? – выгибает бровь Сергей, рассматривая меня внимательно.
– Да, мне лучше, – складываю на груди руки, смотрю на него с вызовом. – Так что не переживай.
– В пакете лекарства, – взмахивает он рукой в сторону коридора. – Он остался в коляске. Я сейчас закачу её.
Возвращается к двери, практически выталкивая грудью Антона из квартиры, через минуту слышу, как гремит, закатывая коляску.
Возвращается, замыкая дверь на ключ.
– Что, выгнал Антона, полегчало? – спрашиваю ядовито.
– Немного. Полегчает мне тогда, когда он перестанет путаться под ногами.
– Серёжа, ты обещал! – смотрю на него гневно.
– Что я обещал? – пожимает невинно плечами. – Я обещал, что постараюсь не закрываться, а ты обещала, что постараешься заново узнать меня. И что? Я очень-очень искренен сейчас. Сдерживаюсь из последних сил, чтобы не набить ему опять рожу. Цени.
– Я обещала это только потому, что хочу нормальных отношений ради дочери. Но я не позволяла тебе решать за меня и распоряжаться моей жизнью. Ты опять начинаешь вести себя, не спрашивая моего мнения!
– Нет, Лиза. Вот тут ты не права, – качает головой.– Тут ты должна быть с краю. Это закон природы, понимаешь. Ты правильно сказала, это тестостероновые бои за самку. И твой Антошенька пока безбожно проигрывает. Я бы на его месте ни за что не ушёл. Я бы выкинул другого самца нахрен, бился бы до последнего вздоха.
– Ты-то да! Но представь, есть люди, которые привыкли решать вопросы цивилизованно.
– А я разве не стараюсь? Я сейчас проявляю просто верх выдержки. Вопрос в другом, Лиза, Антоша тебя не вставляет. Поэтому он не чувствует своего права воевать, а я это право впитал слишком давно и никуда оно за это время не пропало. Вот и весь расклад.
– Ты меня тоже больше не вставляешь!
Разворачиваюсь и гордо ухожу в спальню раздевать дочку.
В спину мне летит:
– А это мы скоро проверим, Лиза.
– Захлопни за собой дверь!
– Как скажешь, любимая! До встречи.
Глава 25.
Ухожу от Лизы со смешанными чувствами. Внутри кипит адреналин от желания скорее присвоить ее назад, снести нахрен с дороги блондина, но разум вопит, что так нельзя.
Я во многом не согласен с Лизой, но раз девочка хочет мнимой свободы, надо дать ей это. Да, я эгоист, да я считаю Лизу своей, но совсем не вещью, как она заявила. Эта женщина уже давно стала намного более важной частью меня самого, поселилась где-то внутри, бьётся там под кожей вместе с сердцем, болит, кровоточит, мучает.
Сейчас, когда я её нашёл и знаю, что она рядом, болит немного меньше, но не отпускает. Это уже другая боль. Это томление, ожидание, это горячо.
Держать мне себя тяжело, но лучше так, чем то ледяное одиночество и отчаяние, которое были в моей жизни, когда её не было рядом. Я эти грёбаные месяцы жил как в аду, а уж теперь справлюсь. Хоть и рвётся всё рядом с Лизой и дочкой, но держу своего зверя на привязи, на строгом ошейнике, ощутимо придушивая, чтобы не сорваться.