Света смущается, откладывает веточку с мелкими розами и приваливается к столу:
— Да, придешь и стукнешь по столу, что берем все розы и пусть сделают красиво.
— Таки будет, Свет, — голос Богдана становится строже. — Ну, сколько можно?
— Вот мне и надо, чтобы ты стукнул по столу, пап, — Света вздыхает и переходит почти на шепот.
— Я тоже… устала, а выбрать не могу… Понимаешь? Этого не объяснить…
Замечаю в ее глазах искорки слез. Прижимает пальцы к носу, чтобы сдержать себя.
Точно беременная.
Эмоции дочу слишком остро простреливают, и в самые внезапные моменты.
— Эти цветы меня уже бесят, — шумно выдыхает и крепко зажмуривается, — может, нафиг их?
Будем без цветов!
— Марш обедать, — еще строже отзывается Богдан, — и все по правилам, первое, второе, десерт и чайник травяного чая с медом.
Узнаю в его голосе те нотки, которые вибрировали в его голосе, когда я рыдала у него на плече после признания, что беременная:
— Люба, справимся. Ты и я — не дураки, ноги и руки есть. Здоровые. И что ты ревешь? Будем папой и мамой и точка.
Сердце щемит тоской по прошлому, в котором Богдан и я — молодые, глупые и очень смелые в уверенности, что мы справимся.
Справились?
Может, лучше бы он тогда послушался отца, который бы все взял в свои руки… Нет.
Прижимаю ладонь к щеке. Тогда бы не было Светы. Не было Аркаши.
— Как принято, Света?
— Пойти плотно и хорошо пообедать…
— И с удовольствием, — четко проговаривает каждый слог.
Сынок пинается в животе, будто хочет поздороваться с папой, который задает обычный вопрос, но я в нем слышу намек и угрозу:
— Как там мама? Держится?
Глава 14. Я папе пожалуюсь
— Я папе пожалуюсь, что ты плохо ешь.
Нет, я чувствую голод, но кусок в горло не лезет, и глотаю я через силу.
А вот Света с большим аппетитом уминает стейк средней прожарки и с подозрительным удовольствием ест горчицу, которую раньше терпеть не могла.
Мажет толстым слоем на мясо. Не стесняется и не боится.
Когда она планирует нам сказать, что я и Богдан станем бабушкой и дедушкой?
Готовит сюрприз на свадьбе или уже после свадьбы нас обрадует?
— Сами-то мы не додумались пойти и пообедать, — Света слизывает горчицу с вилки и смеется.
Мне хочется расплакаться.
Вот прям театрально выдернуть несколько салфеток из салфетницы и заплакать с тихой исповедью, что наша семья разваливается, но я себе потом этого не прощу.
Света сейчас светится мягким счастьем, и я не могу позволить стереть с ее лица улыбку и заглушить ее смех жестокой правдой.
— На и тебе горчички, — Света переваливается через стол и выкладывает мне на тарелку рядом с фрикадельками ложку желтой горчицы, — она такая вкусная, блин.
Попробуй. Никогда такую горчицу не ела.
Горчица как горчица.
Ничего особенного. Остренькая, да, но я бы не сказала, что это самая вкусная на свете горчица.
Зато я могу пустить слезу под оправданием, что горчица — злая.
— Да ладно тебе, она же не острая…
Это была плохая идея позволить себя пустить слезу, потому что за ней следуют всхлипы и новые слезы, которые я торопливо вытираю салфеткой.
— Мам? Мам, ты чего?
У меня вздрагивают плечи.
Прикусываю кончик языка до острой боли, что простреливает к глотке. Нет, я не скажу.
Не имею права, как мать, портить дочери эти несколько недель скандалами, дрязгами, слезами и истериками.
— Я вспомнила кое-что…
Надо срочно придумать что-то, во что Света поверить.
— Помнишь… помнишь, как вы с Аркашей сделали нам с папой завтрак? — прижимаю салфетки к глазам, — овсянка и бутерброды с колбасой, вареньем, горчицей, майонезом, яйцами…
Света тоже всхлипывает.
Тоже выхватывает салфетки из салфетницы:
— Помню, — шепчет она, — горчицу налил Аркаша, а я против была… Мы чуть не передрались там…
Сработало.
Но легче мне не стало.
Новое воспоминание прошло по моему сердцу острым краем бумаги, ведь у него уже тогда была внебрачная дочь, а он…
Он с поцелуями будил меня, щекотал и шептал:
— Просыпайся, соня-засоня… — чмок в ухо, — мне тут из-за двери серьезно поугрожали, что нам приготовят завтрак.
— Да ну? — не поверила я.
— Да, представляешь, — рука нырнула под одеяло и поглаживала мое бедро, — выросли детки…
Света откладывает скомканную и влажную салфетку в сторону и сердито смотрит на меня:
— Все, хватит. Успокоились.
Торопливо вытираю слезы с щек и делаю глубокий вдох.
Продолжаем обед, а после нас ждет небольшая передышка, и мы заказываем десерт и чай, который я тоже силком в себя заливаю.