— Люба, ты на чьей стороне? — поинтересовался свекр.
— На стороне правды.
Доминика опять поправляет шляпу и спрашивает:
— Ты за Васькой?
— Прогуляешься со мной?
— Только нянчится я не буду с ним.
— Ладно, — смеюсь, — прогуляемся. Покушаем мороженое.
Теперь Света родила девочку Лизоньку, и только ее Доминика согласилась немного понянчить на руках. Потом она расплакалась и спряталась на балконе. Я пошла за ней, и она, сидя на корточках, призналась, что завидует Лизе, потому что у нее будет папа.
А я пообещала, что она встретит однажды хорошего мужчину, который станет хорошим папой ее детям.
Она мне поверила. И я буду права, потому что через пять лет она выйдет замуж за амбициозного программиста, и останется жить в Москве. Они родят двух деток — Мальчика Савелия, и девочку
Машу.
Богдана она, как и обещала, не пригласит на свадьбу и не станет отправлять фотографии детей.
Но она его простит. Однажды это случится, и в этот день Богдан придет ко мне, сядет у моих ног и уткнется лбом в колени.
И от прощения взрослой женщины, которой он так и не смог стать отцом, ему будет больно. Очень больно. Злость и обиду легче принять, чем тихое “я тебя прощаю и зла больше не держу”.
Кристина после того, как Доминика уехала в Москву, продала квартиру, машину и вытащила со счетов накопленные за долгие годы содержания деньги, и свалила в Турцию искать приключений.
И найдет.
Опять купится на деньги и станет второй женой какого-то араба, который на самом деле гол как сокол. Доминика будет ее уговаривать одуматься, но ее пошлют в пешее эротическое, потому что мама будут поумнее дочи.
Живет теперь в жаре, нищете и для семьи ее “мужа” — она только бесплатная прислуга.
Мои родители стали жить скромнее. Переехали из частного дома в небольшую квартиру у железнодорожного вокзала. Отец уволился и фирмы Богдана и устроился управляющим в скромную риелторскую контору, а мама пошла к нему — риелтором. Их хитрость и изворотливость очень пригодилась им в продажах квартир. Не шикуют, конечно, но не голодают. Долгое время отказывались общаться, но в один из летних дней пришли мириться. Помирились, но отношения наши перестали быть глупыми и наивными. Я знаю, что они умеют лгать, а они в курсе, что теперь я на это не куплюсь.
Аркаша заморский университет не закончит. Решительно вернется после третьего курса и скажет:
— Надоело быть заучкой. Хочу работать. Да и стремно там без вас.
Богдан поворчит, но примет решения сына, а после загрузит его так, как однажды это сделал его отец.
— Хотел работать? Работай!
— Вот и буду работать! Чо разорался? Иди с Васькой в развивашки поиграй, нервы успокой.
Где-то между поручениями Аркаша столкнется с той самой Катей, которой рвал тетрадки в четвертом классе, и он, наконец, извинится за то, что был мелким говнюком. Его, конечно, простят, а за это прощение Катюша влипнет по самые уши и очнется лишь в белом платье и фате под громкие тосты и смех.
— Вот блин, — шепнет она, — чертовы тетрадки.
С такими же словами она родит с криками трех сыновей. Каждый раз будет рычать на акушерку:
— Чертову тетрадки, — а после будет плакать от умиления над сморщенным личиком нового сыночка, — ты такой сладкий, и хмуришься как папа.
— О чем задумалась, Люба? — Богдан откладывает томик Пушкина и очки на журнальный столик.
— О том, какая я у тебя молодец, — разворачиваюсь к нему и поправляю плед на плечах, —
настоящая королева. Я все же спасла наше королевство.
— И мою жизнь, — Богдан улыбается, и понимаю, что его морщинки в уголках глаз стали глубже и четче, а седины в волосах — больше.
Кладет теплую сухую ладонь мне на шею, подается в мою сторону и шепчет в губы, вглядываясь в глаза:
— Я люблю тебя и буду любить… И когда в следующей жизни увидишь мальчика, который будет высоко прыгать по лужам, то это буду я.