Я чувствую себя кроликом в силках.
Улыбается лишь уголками губ и говорит:
— Правильное решение, Люба. Все же ты не дура.
Глава 16. Преодолеем
Я не могу оторвать взгляд от Богдана. Его наглость и уверенность в собственной безнаказанности завораживают меня.
В его самонадеянности и мужской заносчивости есть что-то очаровательное и гипнотическое, как в огромном хищнике, который лениво щурит на тебя глаза.
Он улыбается, а меня будто парализовало от укуса смертельно ядовитой змеи.
Кажется, сделаю вдох — и умру.
Передо мной сидит не мой любимый муж, который по вечерам заваривал мне травянной чай и читал вслух смешные короткие истории из интернета.
Передо мной — враг.
Богдан продолжает мягко сжимать моё запястье. Я замечаю, как расширяются его зрачки.
Он не моргает, всматривается в мои глаза.
— Пусти, — шепчу я.
Меня будто от макушки до копчика пронзает тонкая холодная игла женского страха.
Я понимаю, что мой муж-лжец сейчас возбуждён.
Волоски на руках встают дыбом от осознания, что в кровь Богдана выплеснулось вожделение ко мне. Это шокирует и пугает.
Я узнала о его женщине на стороне, о его дочери, а он сейчас сидит, поглаживает моё запястье большим пальцем с лёгким нажимом, немного прищурившись, будто, любуется мной.
Я обескуражена до немоты.
— Ты хорошо выглядишь, — шепчет с хрипотцой Богдан и опускает взгляд на моё декольте.
Задерживает на нем взгляд на несколько секунд и вновь поднимает глаза.
— Это платье тебе идёт.
Я так широко распахиваю глаза от недоумения, что мои глаза могут выпрыгнуть на Богдана. Мне не показалось. Он хочет меня. Я узнаю эту легкую и чуточку пьяную улыбку, которая меня саму всегда вводила в какой-то теплый транс.
— Что ты несёшь? — тихо спрашиваю я. — Ты в своём уме?
Я сглатываю и выдыхаю через полуоткрытые губы, на которые Богдан тут же опускает темный взгляд.
Он не в себе.
У него совсем крыша поехала с этой двойной жизнью, в которой он был с двумя женщинами.
— Я о тебе сегодня узнала правду, — запинаюсь, мой голос дрожит, на глазах выступают слёзы. —
Богдан, — пытаюсь выдернуть руку, но он резко сжимает в тисках пальцев, — пусти...
Он усмехается в ответ, подаётся в мою сторону. Оказывается так близко, что я чувствую его дыхание на губах. Продолжает всматриваться в мои глаза и шепчет:
— Но это не отменяет того, что ты у меня самая красивая.
Он всегда так говорил.
Когда мы только начали встречаться.
Когда поженились.
Когда прожили несколько лет...
И даже после двадцати лет я всегда для него была самой красивой, и он не уставал это повторять.
И я верила.
Я смущалась, и таяла от его шепота, а после наслаждалась поцелуями.
А сейчас я сижу, оцепенев от растерянности и ужаса перед мужским эгоизмом и чувством превосходства над слабой женщиной, вынужденной проглотить язык в желании защитить детей.
— Что ты за чудовище? — мой голос дрожит от слёз.
— Всего лишь твой муж, — ухмыляется Богдан и касается кончиком носа моего. Я резко отшатываюсь, но он успевает нырнуть рукой под мой затылок и удержать меня близко к себе.
Где раскаяние?
Где вина?
Где сожаление?
Или все эти слова не про Богдана?
— Пусти, — в отчаянии повторяю я и начинаю дрожать.
— Милая, — улыбается он и переходит на тихий голос, в котором я слышу холодную сталь, — мы всё преодолеем, верно?
Богдан будто живет в своей паралелльной реальности, в которой дочь на стороне и другая женщина — глупая мелочь, и мне не стоит из-за этого мелкого недоразумения нервничать.
— Преодолеем? — повторяю я.
Богдан кивает и вновь щурится напряженным зверем, который в любой момент может кинуться в атаку:
— Преодолеем. Потому что у нас нет выбора. Потому что ты, — отпускает мою руку и смахивает слезу с щеки, удерживая мою голову за затылок. Кладет ладонь на живот, и его изнутри приветствует сильный и энергичный пинок , — потому что ты скоро родишь мне второго сына.
Глава 17. Все эти годы были зря
Да, я рожу Богдану третьего ребенка, и этого уже изменить, потому что мне не вернуться в прошлое и не отказать ему в близости после бокала белого вина и ужина, который он приготовил для нас двоих.
Он был обворожителен, в черном фартуке поверх белоснежной рубашки и брюк. А как он управлялся с ножом и овощами.
Очаровательный лживый мерзавец.
Громкий скандал со слезами и криками не позволил бы мне вот так сейчас рассматривать темные грани моего мужа, который вновь смахивает с моих щек слезы:
— Милая моя...
— Не твоя.
— А чья? — улыбается.
— Ничья, — шепчу я. — Мы не будем вместе, Богдан... После такого.
К столу подплывает официантка, и я замолкаю. Дожидаюсь, когда она поставит на стол третью пустую чашку для чая и блюдце с кусочком шоколадного торта.
Собирает грязные салфетки.
Мы с Богданом продолжаем смотреть друг другу в глаза.
Я с тихим вызовом, а он — с ласковой угрозой, которая подобна петле на шее.
Резко дернешься, и она затянется.
— Вы не желаете... — начинает официантка.
— Не желаем, — строго чеканит Богдан.
Девчушка глаза тупит, неловко и испуганно пробормотав:
— Извините.
Торопливо уходит.
— Не будет скандала, — заявляю я. — Ты его не достоин.
Богдан вскидывает бровь.
— Да, именно не достоин, — продолжаю и взгляда не отвожу. — Это все от любви и от обманутых чувств, а я...
Богдан немного клонит голову на бок и прищуривается. Ему любопытно, что я скажу в оправдание того, почему я не позволяю разразиться себе криками.
— А я принимаю тебя вот таким... мерзавцем, — пожимаю плечами и тоже щурюсь в ответ, — без стыда и совести. Принимаю и нет смысла тратить на тебя свою душу.
Я на поздних сроках, у меня дочь выходит замуж, сын поступает в университет. Они имеют смысл, а ты... нет... больше ты не имеешь смысла...
— Любопытно.
Он понимает, что я хорохорюсь.
Он знает, что мне сейчас страшно и тошно.
И он осознает, что я в ловушке, которую я не смогу сама разрушить. Я не позволю самой себе из нее выбраться, ведь моя смелость и решительность обернется для многих трагедией и слезами.
— Если в тебе осталась хоть капля достоинства, то мы тихо разведемся, — шепчу я и боюсь моргнуть, будто прикрыв на мгновение веки, я потеряю и эти крохи отчаянно решительности. —
Да, нашу дочь ждет свадьба, но после... после мы...
— Не говори глупостей.
Я замолкаю на несколько обескураженных секунд.
— Ты настолько уверен в себе, — наконец говорю я.
— Может, это таблетки виноваты? — насмешливо пожимает плечами и вновь наклоняется ко мне,
— Люб, — касается моего подбородка, — ты на что надеешься, когда говоришь о разводе?
Надеюсь, конечно, я на сказку, в которой Богдан после развода исчезнет из моей жизни, будто его и не было.
— Допустим, — мягко сжимает мой подбородок в пальцах, — мы, как ты сказала, мирно и тихо развелись, а что дальше? Ты гордая ушла за горизонт с моим сыном, м?
Да кто же мне позволит.
Вот почему он был так активно за третью беременность.
Чтобы я вновь была слабой и уязвимой.
— Никакой развод не отменит того,— он так близко, что я вижу узор его радужки, а его рука опять на моем животе, — что я отец. И это не во мне много самоуверенности, а в тебе.
Боковым зрением вижу, что в зал кафе из закутка выныривает бледная Светлана и семенит к нам, прижав салфетку к губам.
Цепенею, когда Богдан касается в легком поцелуе уголка моего рта:
— Давай не будем пороть горячку, — затем его губ почти касаются моего уха, — не в деньгах и имуществе дело, а в том, что я тогда сделал важный выбор быть с тобой и сейчас я отстаиваю этот выбор, Люба, ведь иначе тогда все было зря. Все эти годы были зря.