Прищуривается, крепко стискивая рукоять ножа.
— Да, я жду третьего ребенка, — делаю медленный вдох, — и никто не отнимет твоего права быть отцом. Тихо и мирно, Богдан.
Щурится сильнее, и мне хочется спрятаться со слезами от его острого и изучающего взгляда под стол.
— Той семьи, которую ты оберегал, больше нет и не будет, — я с трудом выдерживаю его взгляд.
Кухня размывается в пятна из-за слез, — ты же должен это понимать. Ты никогда не был дураком.
Он молча откладывает нож и огурец на стол. На виске пульсирует венка, на щеках играют желваки, а взгляд темнее.
Страшный до тошноты.
Я думаю, что в таком состоянии мужики людей убивают, но Богдан выходит из кухни, бесшумно прикрыв за собой дверь.
И как это расценивать?
Хочу кинуться за ним с криками, что он должен отпустить меня, но я сдерживаю себя. Ему тоже надо подумать, понять, осознать и прийти к выводу, что мы переступили за грань, за которой больше нет доверия и любви.
Вздрагиваю, когда до меня долетает глухой звук удара по стене, а после рык. Мой муж на грани, и я сейчас должна затихнуть, чтобы он не отвлекался на меня с мыслей, что мы пришли к финишу нашей семьи.
На столе у миски с салатом коротко вибрирует телефон Богдана. Он его забыл.
Подскакиваю к столу, не осознавая своих действий, хватаю смартфон, на экране которого высветилось имя “Кристина” и принимаю звонок. Когда я прикладываю телефон к уху, на кухню возвращается Богдан, а в трубке слышу истеричный голос на грани рыданий:
— Она избила нашу дочь, Богдан! Я не буду это терпеть!
Глава 28. Да, я тебе кое-что скажу
я жду, что. Богдан кинется ко мне, вырвет телефон с раздраженным рыком и скажет, чтобы я затихла и следила за курицей, но я, видимо, плохо знаю своего мужа.
Он лишь вскидывает бровь и не собирается с дракой отнимать у меня свой телефон.
Смотрим мы сейчас друг на друга не как враги и не как любящие муж и жена.
Сейчас мы — незнакомцы, которые оценивают друг друга в очень сложной ситуации, и от наших выводов зависит то, кем мы станем.
Врагами или теми, с кем можно решать, например, вопросы опеки над малышом и участия в его жизни.
Ребенок и наши дальнейшие отношения с Богданом — проект, в котором мы больше не лжец-муж и восторженная жена-дура, а два взрослых партнера, не в любви, но по жизни.
А жизнь она может быть вот такая. Совсем не сказка.
— Что ты молчишь?! — всхлипывает в трубке Кристина. — Я нашла синяки у нее под футболкой!
— Очень интересно, — резюмирую я и не отвожу взгляда от Богдана. — Что еще скажешь?
Голос у меня холодный, но в груди сердце бешено бьется о ребра. Я делаю вдох и выдох, чтобы хоть немного успокоиться, не разрывая зрительно контакта с молчаливым и напряженным
Богданом. Почему он позволяет сейчас говорить с Кристиной?
Он же сказал, чтобы я не лезла.
Или отнимать у жены телефон — не в его стиле, потому что это будет нелепо и даже жалко для мужика.
— Привет, Крис, — говорю в смартфон, сжимая его до тихого поскрипывания. —Если ты не поняла, кто это, то, — усмехаюсь, продолжая смотреть на Богдана, — то Абрамова Люба.
А вот так, дорогуша.
Убегают от мужей в соплях и слезах молодые идиотки, у которых нет за плечами больше двадцати лет брака, взрослых детей и той самой репутации, которую и мне не стоит портить.
Ты, как и мой отец, ждала, что я устрою скандал?
О, я хотела, но сейчас понимаю, что это сыграло бы против меня.
— Абрамова Люба, — повторяю медленно, будто на той стороне меня слушает умственно отсталая девочка, — жена, если ты запамятовала.
Да, еще жена, и не буду я стесняться этого статуса. Да, жена лжеца и негодяя, но жена. Не посторонняя тетка, не любовница, а жена.
Конечно, мне обидно, досадно и очень грустно, что меня столько лет обманывали, однако это тот самый случай, когда во мне вскрываются новые стороны личности.
Я могу сдержать себя от опрометчивых решений даже в диком стрессе и в желании отомстить.
Я могу оценить риски моих эгоистичных истерик.
Я могу остановить себя в стремлении разрушить все вокруг под волной обиды и ярости.
И я могу осознать, что от меня ждали именно криков и паники, но просчитались.
— Можно узнать, кто и кого успел избить? — задаю я тихий, но твердый вопрос.
Богдан хмыкает, но я не могу понять с одобрением или раздражением. Эти эмоции у него очень близки в мимическом выражении.
— Ты теперь знаешь, что у нас дочь! — Кристина повышает голос.
Богдан не позволяет на себя кричать. Поэтому и я не буду терпеть визгов придурочной Кристины, которая считает, что у нее сейчас власть в разговоре.
Я же типа обманутая и оскорбленная жена, которой нужны ответы даже через унижение.
Глупости.
На меня тоже нельзя кричать какой-то любовнице, и наговаривать откровенную ложь, что я якобы кого-то избила.
— Ты слышишь! У нас дочь!
— Не смей говорить со мной в таком тоне, — медленно и четко проговариваю я. —Есть, что сказать, то веди себя прилично, Кристина. Это девочке было простительно быть истеричной и громкой, но не женщине в твоем непростом положении.
— Ты избила мою дочь!
— Я тебе сказала, слушать твои крики я не буду.
Сбрасываю звонок и медленно откладываю телефон в сторону. Богдан на меня прищуривается.
Молчит.
Я с ним сейчас будто в танце, в котором мы кружим среди острых ножей. Одно неверное движение, и будет море крови.
Он не должен разочароваться во мне.
Как милая принцесска я была ему угодна, когда я улыбалась и плясала, а если я перестала быть дурочкой, то докажи, что ты в этом браке не тупая истеричная курица, которая бегает и орет.
Он должен меня уважать, чтобы он согласился, что нам надо разойтись достойно.
Я сейчас понимаю, что Богдан не тот мужчина, которого можно раздавить чувством вины, обидой и претензиями.
Он не упадет на колени и не станет размазывать слезы с соплями по лицу, как слабый и провинившийся мальчишка.
За такого бы я не вышла замуж, ведь мне всегда нравилось в нем именно его упрямство, твердость характера и стойкость.
Должна ли я сейчас что-нибудь сказать Богдану, чтобы завершить разговор с Кристиной на красивой и впечатляющей ноте?
Не думаю.
Отворачиваюсь от Богдана и возвращаюсь к духовке. Заглядываю к курочке, которая уже начала источать густой и сладковатый аромат, в котором я улавливаю сладость яблок.
— И ты мне ничего не скажешь?
Закрываю дверцу духового шкафа и оглядываюсь на Богдана:
— Скажу.
— И что? — приподнимает уголки губа в привычной для него ухмылке.
— На гарнир будет спаржа под соусом из оливкового масла и каперсов, — отвечаю спокойно и через секунду с тихим стуком ставлю банку с каперсами на стол. —Открой банку.
Глава 29. Верность в семье
Верность семье.
Красивое словосочетание, но, допустим, Богдан и его отец вкладывают в него немного другое значение.
Они — мужчины и крупные бизнесмены, а я — влюбленная домохозяйка, у которой любовь, верность, забота крутятся вокруг разговоров по душам, завтраков с ужинами, объятий и совместных вечеров за играми, кино или за чтением книг.
Для свекра и Богдана верность семье — это про то, что при любой ситуации надо сохранить голову холодной и про то, что семья, даже если в ней лгут, выше обиды и злости.
И мне приходится сейчас согласиться, что свекр и Богдан в чем-то правы. Поставь я свои эмоции выше, чем последствия от правды, за которую бы я стала громко и истерично бороться вместе с моим папой, то меня ждал крах всей жизни.