Лучше пусть считает дураком, чем узнает, что он хотел ее внимания и похвалы, как он круто прыгает со второго этажа в сугроб.
Может, он поэтому теперь не хочет жениться до тридцати?
Господи, а у меня на подходе еще один пацан, и судя по его толчкам и кувыркам, он тоже не тихоня.
Кстати, Богдан не в сугробы при мне прыгал.
Он яростно бегал по лужам перед воротами нашего дома, а я стояла в стороне с ведерком и лопаткой и ждала, как этот соседский мальчишка успокоится и даст мне пройти к одуванчикам на другой стороне нашей улицы.
Ждала и смотрела, а потом... Потом, когда Богдан развернулся ко мне и опять прыгнул, поднимая веер грязных брызг, я смущенно улыбнулась.
Вот оно.
Если бы я тогда фыркнула и скривила личико в гримасу отвращения, то не было бы нашей дружбы. Но я улыбнулась тогда, а после ко всему прочему согласилась вместе с ним побегать по лужам.
Но он такой смешной был. И веселый. И грязный, как поросенок, а еще мне понравилась его желтая вязаная шапочка, которую он потом надел на мою голову.
А вот если бы я тогда выразила ему девичье высокомерие, то он бы отобрал у меня ведерко и лопатку, а после бы окатил меня грязной водой.
И назвал бы дурой.
Я бы его возненавидела, и моя жизнь была бы другой.
Но какой?
Этого мне уже не узнать.
— Что у вас тут? — в гостиную заглядывает Аркадий. — Вы пипец жуткие сейчас, —заходит. — Вы уже несколько минут друг на друга смотрите и ничего не говорите.
— Да мы тут с папой в гляделки играем, — тихо отзываюсь я.
— И кто выигрывает? — Аркаша подходит к нам.
Смотрит сначала на меня, потом на Богдана, а затем вновь на меня. В полном недоумении.
— Мама, — заявляет Богдан с низкой хрипотцой, продолжая вглядываться в мои глаза. — Мама выигрывает.
У меня от его ответа мурашки по плечам пробегают и сердце почему-то, подпрыгивает.
— Капец, вы странные, — Аркаша обходит нас, — я за чипсами спустился.
— Мы отложим встречу, — Богдан размашисто шагает прочь. — На утро. Тебе надо отдохнуть.
— Какую, — Аркадия оглядывается, но Богдан выходит без ответа.
Наверное, не услышал.
— Какую встречу? — Аркаша переводит недоуменный взгляд на меня. — Я ничего не понял.
— Я просила папу отвезти меня к одной из наших старых знакомых сегодня, —неуклюже сажусь обратно на диван. — Он сначала согласился, а теперь передумал, — вздыхаю, — но отдохнуть я не откажусь, — перевожу взгляд на Аркашу, —отсыпь мне тоже чуть-чуть чипсов, м?
— Тебе нельзя.
— Можно, если чуть-чуть. Не вредничай, — вытягиваю ноги и откидываюсь назад, — кстати, Аркаш, помнишь Катюшу, — кошусь на него с небольшой хитринкой, —которой ты тетрадки порвал?
— Нет, — фыркает и исчезает за дверью. Злой и смущенный. — Не помню я никакую Катюшу.
Глава 31. Выросли
— Мам, ты еще не спишь? — в библиотеку заглядывает Аркадий.
А я под тусклым светом от напольного бра разложила на низком столике альбомы с ‘нашими семейными фотографиями.
— Нет, не сплю, — касаюсь фотографии, на которой Богдан с маленькими Светкой и Аркашей развалились на зеленой лужайке в саду и смотрят на облака.
— Папа так и не выходит из кабинета.
— пусть сидит, — пожимаю плечами и перевожу взгляд на обеспокоенного сына. —ты к нему заглядывал?
— Заглядывал.
— И?
— Когда я заглянул, он сидел в кресле с закрытыми глазами, — Аркаша подходит ко мне. —
Может, спал... — останавливается. — Вы поссорились?
Я переворачиваю страницу фотоальбома. Вот снимок, где он держит новорожденного Аркашу и смотрит на него с улыбкой, а к нему жмется насупленная Светка.
Я помню, как она сказала перед тем, как я их щелкнула, что хотела не братика, а сестричку и предложила обратно сдать Аркашу в роддом.
— Маме выдали не то заказ.
Богдан тут молодой и влюбленный. В меня, детей, в жизнь. Я очень давно не видела в нем вот такого восторженного и теплого взгляда.
— Да, поссорились, — киваю я.
Аркадий садится перед столиком на пол и подхватывает один из альбомов. Может, стоило солгать и сказать, что мы с Богданом не ссорились?
Но наш сын ведь не дурачок.
Мы с Богданом разошлись по разным углам дома и игнорируем друг друга.
— Из-за чего? — Аркаша поднимает взгляд.
Темная часть меня рвется к Аркаше с криками, что у его отца есть внебрачная дочь и другая женщина, но я давлю ее в себе.
Если правда и вскроется для наших детей, то в другом виде. Без криков, слез и оскорблений.
Потому что я не хочу радовать Кристину моими истериками. Или моего отца.
— Не бери в голову, — Вздыхаю я. — Неделя такая. Напряженная.
— Из-за того, что он тебя к подруге не повез?
Ну да. Для Аркадия все выглядит так, что мы поссорились именно после ужина, на котором все было хорошо.
— Да, а еще мы устали, — лгу я. — Вот и сорвались друг на друга.
Чувствую угол вины, что я лгу сыну, но это ведь ложь во спасение...
Черт. Наверное, и Богдан так размышлял, да, лелея в себе иллюзию благородства.
— Да уж, скорее бы уже Светка вышла замуж, — соглашается Аркадий. — Столько суеты.
Отвлекается на фотоальбом. Листает и останавливается на снимке со спящей ‘Светкой на груди
Богдана, который задремал на диване.
Моя любимая фотография. Ему тут еще нет девятнадцати. Зеленый еще, но уже папа. На глазах проступают слезы.
Отвожу взгляд, прижимаю дрожащие пальцы к губам и медленно выдыхаю.
— Даже не верится, что это папа, а это Светка, — тихо говорит Аркаша, продолжая внимательно разглядывать фотографию.
— УГУ, — сдавленно отвечаю я.
Мне тоже не верится.
Торопливо смахиваю слезы, но Аркадий переворачивает страницу на снимок, на котором он выплевывает кашу в обескураженное лицо Богдана.
Рядом с Аркашей хохочет Светка.
— Так, — Аркадий резко захлопывает фотоальбом. — Вот поэтому я и не люблю смотреть фотографии.
У самого тоже глаза покраснели.
— Блин, — откладывает фотоальбом и сердито шепчет. — Выросли.
Выросли. Реветь охота навзрыд. Вот только вчера с Богданом не знали, что делать с орущей
Светкой, а теперь она выходит замуж.
— Я пошел спать, — Аркадий встает и напряженно шагает к двери. — Спокойной ночи.
— А ты мог меня, например, обнять, — говорю я.
Не мог. Не в его характере, которым он пошел в отца. Разве он может показать маме, что его до слез растрогали фотографии? Нет. Он над такими глупостями не плачет.
— Я ушел, — закрывает за собой дверь.
Замираю, когда слышу:
— Мама в библиотеке. Фотки смотрит.
— А у тебя чего глаза красные? — спрашивает Богдан.
— Аллергия.
— На что?
— На старые фотографии. Все, блин, — шепот Аркаши становится еще сердитее,
— я спать.
— Зубы почистил?
— Пап, ты серьезно?
— Что?
— Мне не семь лет?
— Так почистили или нет.
— Нет!
— Вот иди и почисти.
— А ты с мамой помирись. Блин...
Затем следует тишина.
Мягкие шаги. Богдан же не посмеет мне испортить вечер тоски по прошлому своим присутствием?
Он же не настолько наглый.
Задерживаю дыхание.
Шаги у двери затихают.
Жду, когда ручка провернется вниз, щелкнет язычок замка и едва слышно скрипнет нижняя дверная петля.
Но это не происходит.
Минута, две, три.
Богдан затаился за дверь и не заходит. Стискиваю зубы и крепко сжимаю в пальцах фотоальбом.
Зайдет или нет?
Вновь шаги. Они отдаляются, и опять меня обнимает тишина, в которой я почему-то чувствую разочарование.
Я ждала, что Богдан зайдет? Но зачем он мне тут? Захлопываю альбом и прикрываю веки.
Все же, ждала. Ждала, что он зайдет, сядет напротив и кинет напряженный взгляд на фотографии.