И, может, тогда бы я увидела в его глазах вину и сожаление? Столько лет просрать.
Столько лет прожить во лжи.
И, может быть, в тусклом свете бра он бы, наконец, сказал “прости”?
Откладываю фотоальбом и поднимаюсь на ноги.
Через минуты три я запираюсь в спальне на ключ, а Богдан пусть спить в гостевой комнате или у себя в кабинете.
Меня не волнует его сон.
Главное, чтобы я выспалась перед встречей с Кристиной.
Глава 32. Ты плакала?
— Отец очень сильно нервничает — шепчет из динамика смартфона обеспокоенная мама. —
Места себе не находит после Богдана.
Я сплевываю зубную пену в раковину и вновь полощу рот.
Я еле поднялась с кровати.
Почти не спала. Мешали то мысли о Богдане, который и спальню не проверял, заперта она или нет, то пинки сыночка.
К рассвету он пнул в мочевой пузырь, и описалась, а после расплакалась в подушку. Тихо, но очень долго плакала. Кроме простыни намочила и наволочки с двух сторон.
Теперь чищу зубы опухшая и опустошенная.
Вот совсем ничего не дергается от слов мамы, что к отцу в гости ночью заехал Богдан. Он очень напугал маму тем, что твердо и зло попросил ее скрыться с глаза долой и оставить его наедине с хозяином дома.
Да, я слышала ночью за окном шорох шин, а по стенам спальни пробежал белый свет от фар.
— Люба, — сипит мама, — я так испугалась...
Я не могу понять, чего мама ждет от меня? Что я побегу к Богдану и потребую, чтобы он немедленно помирился с моим папой?
Кидаю зубную щетку в белый керамический стаканчик и приглаживаю волосы, крепко зажмурившись в попытке вернуть себе эмоции.
Пусто.
— Может, отец опять взялся за свое и опять играет? — открываю глаза. — М?
Может, Богдану надоело закрывать его долги?
Задаю я вопрос без дрожи в голосе и без слез на глазах. Еще вчера в кабинете свекра я лила слезы и просила не наговаривать на моего папу, а сейчас я лишьмогу вздохнуть в ожидании долгого ответа.
— Он... давно не играл, Люба, — говорит, наконец, мама, — он завязал.
— О, вот как, — хмыкаю. — Ну, тогда Богдан пришел к нему, потому что наш папа решил сыграть в коварного интригана.
Опять молчание, и недоуменный вопрос:
— Что?
— Может, тебе с отцом поговорить самой, м? Или ты сейчас дурочкой прикидываешься, мам? Да, папа влип. Крупно влип перед Богданом. И вот, —опираюсь руками о край раковины, вглядываясь в свое опухшее лицо, — я думаю, что ты прекрасно знаешь об этом, но... делаешь вид, что ничего не знаешь и не понимаешь, а то и тебе прилетит. Верно?
— Я тебя не понимаю... Люба, о чем речь...
Внимательно вслушиваюсь в мамин голос, выискивая в нем нотки лжи. Да не пойму я ничего. Она из тех женщин, которые и ненавистных врагов могут убедить в том, что они самые настоящие друзья с мамой.
— Мне больше нечего тебе сказать, мам, — приподнимаю подбородок, разглядывая свою шею.
Подхватываю телефон. Только хочу сбросить звонок, как мама торопливо шепчет:
— Люба, поговори с Богданом... Он же знает, что наш папа дурной... Дурной, Люба... Он же сначала делает, а потом думает... Да и мы ведь не чужие люди, верно? Мы всегда за вас были, когда вот его родители...
— Хватит, — перебиваю маму и хмурюсь в свое отражение.
А сколько раз мама в разговорах все сводила к тому, что родители Богдана не любят меня?
Сколько раз она капала мне на мозги, что в семье Богдана относятся ко мне с пренебрежением?
Да в каждой беседе меня мягко подводили к тому, что меня недолюбливают и какие родители
Богдана высокомерные падлы.
Может и падлы, но свекр поговорил со мной без лжи, наигранных эмоций и без ‘скрытой личной корысти.
— Поговори с ним, — вместо мамы слышу отца, чей голос звучит сдавленно и тихо.
— Люба, я же несерьезно... Я же не думал, что эта девка... Любаш, ты послушай меня... Я же, как отец, когда узнал обо всем, просто хотел понять, насколько ситуация опасна для тебя. Да, я был возмущен.
Лжет, и сейчас в его словах я узнаю ту манеру речи, с которой он всегда разговаривал с Богданом, его отцом и даже со мной.
— Я только поговорил, понимаешь? Люба, да мне бы в голову не пришло натравить на тебя эту ссыкуху... Господи, Люба!
Противно.
Липко, холодно и тошно.
— Люба, ты же можешь найти для него слова, милая. Он же натворит бед, если...
На фоне всхлипывает мама:
— Что же ты наделал? А?
Сбрасываю звонок.
Не буду я упрашивать Богдана пожалеть моего глупого папулю, который в своей игре бессовестно рискнул и мной, и своим внуком.
Не хочу выходить из спальни.
Там за дверь меня ждет Богдан и мое упрямство, которое потребует ехать к Кристине на встречу, а я не хочу. но ведь в кусты не полезу.
Как и Богдан. Он же от сказанных слов не откажется.
Я вздрагиваю, когда раздается стук в дверь, а затем следует голос Богдана:
— Люба, ты проснулась?
Выхожу из ванной комнаты, накидывая на плечи халат. С мамой и отцом я говорила с ровным сердцебиением, а с Богданом — удары в груди становятся громче и сильнее.
— Да, — останавливаюсь у кровати. — И мне мама звонила. Сказала, что ты в гости к отцу приезжал.
Молчание и напряженный медленный выдох:
— Ты, может, дверь откроешь, дорогая, м?
— Зачем?
— Для начала за тем, что у нас с тобой одна гардеробная на двоих, — тихо отвечает Богдан, — и мне бы было неплохо принять душ и переодеться в свежую рубашку, Люба.
Подхожу к двери. Еще около минуты медлю. Вытираю вспотевшие ладони о халат и с тихим щелчком открываю дверь.
Наши взгляды с Богданом встречаются. Если я опухла от слез, то его черты лица за эту ночь стали еще жестче и острее. Я даже на мгновение пугаюсь его.
— Ты, что, плакала? — спрашивает он и прищуривается.
Глава 33. Ты хорошо подумала?
— Опять папуля надавил на жалость? — Богдан проходит в комнату.
Я провожаю его обескураженным взглядом.
Он решил, что я плакала из-за отца? Хотя я, наверное, могла, но у меня все запасы слез закончились ночью перед первым лучом рассвета.
— А тебе не кажется, что твоему отцу пора брать ответственность за свои поступки и решения, —
Богдан оглядывается и неторопливо расстегивает верхние пуговицы рубашки. — Или ты его поддержишь в том, что надо его понять? В очередной раз?
тебя же отец об этом просил, верно, чтобы ты поговорила со мной?
Я молчу.
Он опять бесится, но и я хочу сорваться на него с криками.
— Да, только я отказала в его просьбе с тобой говорить, — зло прищуриваюсь я.
— То есть ты, как мудрая жена, — его пальцы расстегивают рубашку уже на животе, —
поддерживаешь меня в том, что пора бы твоих родителей снять с содержания?
Лишить роли большого босса и забрать дом?
Папа и мама серьезно влипли.
— Ты бы видела своего отца, — Богдан раздраженно выдергивает края рубашки из-под ремня брюк и распахивает, — жалкое зрелище.
Да мне его и видеть не надо было, чтобы понять: мой отец - редкостное дерьмо, которое могло в прошлом, если бы я не выскочила за Богдана замуж, продать меня за долги какому-нибудь уроду.
— Не стоило тянуть твоего отца за уши из грязи, но... — Богдан стягивает рубашку, — моему отцу была очень важна красивая картинка благополучия твоей семьи.
Похрустывает шейными позвонками, будто в следующую секунду кинется на меня с кулаками, и я на мгновение пугаюсь его оголенного торса, на котором четко, угадываются развитые и сильные мышцы.
Я вновь вижу в нем не родного и любимого мужа, а чужого мужика, в котором многосилы, тестостерона и злости, которая ищет выход.
— Но и мой отец сейчас тоже свои уроки получает, — усмехается Богдан.