— Нам надо просто взять и развестись без этой глупой суеты! — я почти кричу на Богдана, который задумчиво смотрит вдаль. — Это все не имеет значения!
Это крик отчаяния.
И я кричу не о разводе как таковом, а своей боли.
— Вот какой ты меня женщиной считал? — подхожу к нему и заглядываю в его хмурый профиль.
— Той, которая тебя не любит?
Богдан переводит на меня недоуменный взгляд.
— Только та, кто не любит, может начхать на такое признание, — судорожно шепчу я, — и молчать. Молчать без желания разобраться.
— Возможно, я считал, что ты настолько меня любишь, что безоговорочно приняла мою сторону, — его глаза вновь темнеют гневом. — Любила вопреки. Любила и знала ценность нашей семьи. Любила и хотела сохранить нашу семью.
— Вот как?
— Да, — на его щеках играют желваки, — возможно, у нас разные представления о любви?
У меня с ресниц срывается слеза. Богдан подает мне руку:
— Ты еще не передумала? Можно поплакать и дома.
Его слова действуют как отрезвляющая пощечина. Я вытираю слезы и неуклюже заползаю в машину:
— Черта с два я передумаю.
Глава 38. Ненавижу
Квартира у Кристины — большая и просторная. Не хрущевка, и рядом с Покровской. Наверное, комнаты три-четыре.
Хозяйка встретила нас с высокомерным молчанием.
На несколько секунд опустила взгляд на мой живот, хмыкнула и снисходительно посмотрела на
Богдана, который что-то не бросился ее обнимать и целовать.
Сейчас она сидит в кресле перед нами, грациозно закинув ногу на ногу. На ней шелковый кокетливый халатик и домашние тапочки на каблучках.
— Какая пара, — усмехается она, — но как-то счастья в ваших глазах маловато.
— Кристина, — Богдан откидывается назад, — давай ты тон сменишь.
Так с любимой женщиной не говорят.
— Можно узнать, зачем ты пришла? — Кристина переводит на меня взгляд.
Хороший вопрос.
Для начала, посмотреть в ее глаза, и Кристина смотрит на меня все так же, как и тогда, когда она была мелкой провокационной девочкой.
Она все так же ненавидит меня.
— А где твоя... — кладу руки на живот, который подозрительно спокоен, будто малыш внутри внимательно слушает наш разговор, — ваша дочь?
— А зачем ей присутствовать?
— За тем, что все с нее и началось, — пожимаю плечами и сдержанно улыбаюсь.
— Где она? Она ведь так хотела, чтобы о ней я узнала. Может, я хочу с ней познакомиться поближе.
— А, может, тогда мне к твоим детям прийти, м? — с вызовом спрашивает Кристина. — Тоже потребовать встречи и поближе познакомиться?
— Крис, — коротко и строго говорит Богдан и смотрит на Кристину прямо и напряженно. — Ты правда этого хочешь?
Кристина переводит на него яростный взор, и по ее лицу пробегает мелкая судорога, от которой дергается левое нижнее веко.
— Ты зачем ее притащил?! Чтобы что?! Она мне тут не нужна! Я и так натерпелась, а ты решил меня еще больше унизить?! Столько лет...
— Где Доминика? — Богдан перебивает Кристину.
— Гуляет с друзьями.
Богдан смотрит в сторону окна. Над бровью пульсирует венка гнева, а челюстикрепко сжаты.
Кристина врет.
Доминика прячется? Играет бедную-несчастную жертву, которую я избила? Или причина того, что она не торопится показываться нам на глаза, кроется в другом?
Она боится гнева Богдана?
— Доминика! — гаркает Богдан так громкой и зло, что я и Кристина обе вздрагиваем. — Выходи! Я
знаю, что ты дома! Ты сегодня никуда не выходила!
У меня на загривке волосы привстали от громкого гнева в голосе Богдана. Он разъярен, и у него кончается терпение.
Я даже хочу отодвинуться от него и вжаться в угол дивана, как маленькая девочка.
— Не ори в моем доме!
— Замолчи! — Богдан вскидывает в ее сторону рук и прищуривается. — Если ты не заметила, то я пришел сюда не сюсюкаться, ясно? Даже до моей беременной жены дошло, что сейчас лучше затихнуть.
Я прижимаю пальцы к переносице. Какая прекрасная похвала и сколько в ней снисходительности ко мне.
Даже моя беременная жена.
Но Богдан прав. Я прекрасно осознаю, что сейчас нет никакого смысла кричать, что оборзел в край. Я же не хочу, чтобы он взорвался, ведь взрывной волной и меня накроет.
Я слышу тихий щелчок, что идет из глубины квартиры, а затем раздаются тихие шаги.
— ты не имеешь никакого права так поступать со мной и с нашей дочерью... —шипит Кристина. —
Это унизительно...
Затем она всхлипывает и прикрывает глаза.
Она сейчас честна в своих эмоциях, или это игра, чтобы разжалобить меня. И у нее получается. Во мне дергается женская солидарность. Да, нелогично, но у меня же гормоны, которые диктуют свои правила.
Задумываюсь над тем, что все эти годы Кристина любила Богдана. Любила с детства, но он выбрал не ее, а меня.
Сердцу не прикажешь и не объяснишь ему, что кого-то не надо любить, а безответная любовь делает больно.
На протяжении многих лет Кристине было больно, а боль, ревность и отчаяние звращает душу.
Я для нее — враг, который лишил любви и возможного светлого будущего с Богданом, но этого мне оказалось мало, и я пришла беременная к ней, будто в насмешку, что я все равно ее победила.
Я хочу встать и уйти, потому что мне становится противно от всей этой ситуации, в которой я пыталась показать свое превосходство через статус жены.
В проеме замирает бледная Доминика.
На ней цельная плюшевая пижама-панда, капюшон которой накинут на голову. Руки за спиной, а взгляд — исподлобья.
И направлен он не на меня, а на Богдана. В нем много обиды и злости, которая меня пробирает дрожью до самых костей.
Мне даже кажется, что будь у нее сейчас нож в руке, то она бы могла кинуться на Богдана в желании ему отомстить за то, что посмел привести меня в ее дом.
— Дони, — Кристина приглаживает волосы у виска двумя пальцами, — иди к себе в комнату. Это не твой разговор, зайчик.
Я не должна была приходить. В груди что-то трескается при виде Богдана и его дочери в одной комнате.
Я вижу, как они похожи, но самое главное — я сейчас чувствую ненависть девочки-подростка, которая была лишена полной семьи.
— Привет, Доминика, — Богдан улыбается, но в его улыбке нет ласки. —Присоединяйся к нашей увлекательной беседе.
— Ненавижу тебя, — шепчет она и по ее щеке катится слеза. — Ненавижу тебя, твою жену, твоих детей... всех вас ненавижу...
Глава 39. Ты бы этого хотела?
Затаив дыхание, жду, что Богдан сейчас вспылит от слов ненависти Доминики, рявкнет на нее или даже перевернет журнальный столик, потому что лицо у него не выражает радости и любви.
— Отчасти справедливо, — медленно выдыхает он. — Приму твое ненавижу только в мою сторону, Доминика.
— Пошел ты...
— Не пойду, — строго отвечает Богдан и взгляда не отводит. — Конечно, ты другого добивалась своей выходкой, но, как видишь, мы часто ошибаемся в своих ожиданиях.
Шея Кристины идет красными пятнами гнева, а я молчу и не знаю, как себя вести, но я вспоминаю слова свекра, который поучал семилетнего Аркашу:
— Когда у тебя все идет по одному известному месту, и ты не понимаешь, что происходит, то будь невозмутим.
Тогда Аркаша пожаловался ему, что он не смог ответить на вопрос учителя и чуть не расплакался, когда одноклассники начали хихикать.
— Что такое быть невозмутимым? — спросил тогда Аркаша.
— Не паниковать и оценивать ситуацию. И обязательно запоминаешь тех, кто смеется над тобой.
Я тогда вмешалась в разговор и торопливо увела Аркадия обедать, чтобы жуткий дедушка не воспитал из моего сына свою коварную копию.
А сейчас... сейчас сама следую его совету. Надеваю маску невозмутимости, пусть внутри — хаос. И